Приметив узкое место, Тарег перепрыгнул водоток. Пыльная улочка уходила круто вверх и вправо, выворачивая за низкую ограду финиковой рощи. Между заборами густо клубилась поднятая бегущими ногами и копытами взвесь, и нерегиль не сразу заметил двоих айяров, то и дело повисающих на поводьях Гюлькара.

А коня-то зачем они сюда тащили, да еще и оседланного?

Босые, грязные, но при оружии – до блеска чищенные серебряные пластины на ножнах блестели даже сквозь пыль – горцы вертели бритыми головами и чесали густые бороды. Наконец, заметили господина и замахали руками. Гюлькар, почувствовав, что рук на узде стало меньше, изогнул шею и потянул в сторону.

– Сейид! Сейид!.. Не ходи туда, не ходи дальше!

Тарег принял повод и с силой потянул упрямую точеную башку сиглави вниз. Почувствовав привычную хватку, Гюлькар раздумал брыкаться.

– В чем дело?

Коз пинками загоняли в дощатые растворенные ворота. Глаза приходилось прикрывать свободной рукой – разогнанный ветром песок порошил мелкой гадостью, лишавшей зрения.

– Плохие новости, сейид: гвардейцы из Таифа прискакали, говорят, с указом для тебя, – мрачно закивал заросшими щеками старший, Казим. – Говорят – халиф гневается, за головы сынов собаки, что ты снес, с тебя взыщут и в тюрьму снова кинут. Еще болтали ашшаритские трусы: они тебя, сейид, сами палками бить будут, приказ такой, говорят, вышел, хватать тебя и в столицу в железе волочь, а потом палкой бить! Ну тут они чуть ли не в пляс пустились, трусы, орут теперь перед масджидой этой ихней, гвардейцам чай и молоко тащат, радуются…

Стоявший рядом Ибрахим закрывался рукавом от налетавшего песчаного ветра, пощипывал узкую еще бородку и согласно кивал, то и дело оглядываясь на опустевшую улочку – не идет ли кто.

– Не ходи туда, сейид, – твердо сказал Казим, кладя ладонь на рукоять длинного кинжала. – Мы тебе коня привели, с хурджином и с бурдюком при седле, ты в Ятриб гони или сразу в Мариб – все лучше, чем к ним в руки попасть, чтоб они тебя, трусы позорные, шнурком от этой шайтанской бумажки связали…

– Сзади. Между холмами, – спокойно сказал Ибрахим.

По тропе от старого кладбища неспешно, по двое, правили верховые в желтых кожаных кафтанах ханаттани. Числом не менее десятка. Передовой поднял руку, сквозь песчаные струи мелькнуло красное – толстый витой шнур и кругляш халифского фирмана.

– Гляди ж ты, проследили нас, – искренне удивился Казим. – На площади их не больно много было, эти, выходит, сразу за тобой, сейид, поехали…

– Казим, Ибрахим, ваш долг передо мной исполнен, – спокойно сказал Тарег и поставил ногу в стремя. – Я ухожу, вы исчезаете.