Впрочем, среди шейхов были и такие, кто сумеречников нанимал и даже принимал в племя: рассказывали, что с кальб кочует целый выводок беглецов из Лаона. Говорили еще, что вроде как аль-самийа приносят удачу, но Набих в эти враки не верил. От озлобленного чужака из вырезанного рода удачи не бывает, только неприятности.

Вот и этого вот – костлявого и серого-бурого, даже масть не разберешь под пылюкой – он бы с удовольствием приказал придушить и закопать подальше от становища. Но два дурака решили проявить милосердие к живой твари, и что теперь прикажете делать? Не гостем же объявлять? Но и пленник из него какой? Между укайлитами и аль-самийа родовой вражды не водилось, это таглиб и хашид с ними испокон веков резались на границе…

Потрогав медную ладошку амулета на поясе, шейх строго спросил:

– Ты почему напал на моего человека, о незаконнорожденный?

Впрочем, на то, что болтавший патлатой головой самийа разродится ответом, надеяться не приходилось. Чужак, откуда ему знать благородный язык ашшаритов?

Сумеречник снова помотал пыльной башкой на бессильной шее – и таки сумел ее взбросить так, чтобы сквозь свисавшие патлы воззриться на шейха.

И вдруг прошипел на чистейшем ашшари:

– Это я-то незаконнорожденный? Да ты на себя посмотри, о сын шакала: это твоя мамаша не ходила к кади, когда путалась с твоим папой!

От неожиданности его выпустили, и самийа обвалился мордой в щебенку.

– Так… – собрался с силами ответить проморгавшийся, наконец, Набих.

Чесавшие в заросших шеях люди с интересом смотрели на своего шейха.

– Значит, так. Берете его, пихаете во вьюк и везете на север к бану суаль. Скажете уважаемому Аваду ибн Бассаму, что племя укайль посылает им вот это вот в счет выкупа за оскорбление, нанесенное госпоже Афаф Умм Бурхан на ярмарке о прошлом годе.

* * *

Окрестности гор Тай, неделя спустя

– …А он разговаривать-то умеет?

Полосатый бишт Авада ибн Бассама парусил под ветром – смеркалось, и бриз усиливался. Холодало, и люди кутались в шерстяные накидки. Привезшие сумеречника укайлиты принялись вытаскивать из вьюков свои аба: вечерняя прохлада прихватила и их.

Сумеречник тоже мерз в одной рубашке: тонкие губы побледнели до синевы, хотя он их то и дело покусывал.