— Кто бы мог подумать… — Салганова тоже села за стол, подчинившись настоятельным просьбам-требованиям Женьки. Теперь она прислушивалась к возне на кухне и покачала головой: — Марина! Я же ее раньше знала… она так изменилась…

— А что тут странного, Алина Юрьевна? — Женька отпил чаю и глубоко, удовлетворенно выдохнул: — Ухх, хо-ро-шо-о-о…

— Сама на себя не похожа… Она была такая боевитая! — В голосе Салгановой было удивление.

— Алина Юрьевна, а в чем эта боевитость выражалась? — задумчиво спросил Женька. Сдунул над чашкой парок.

Женщина поглядела на него удивленно:

— Ну как же? Вам, мальчишкам, спуску не давала, как сейчас помню… ты-то ее не знал, а я…

— Алина Юрьевна, — мальчик улыбнулся, — а вспомните лучше — мальчишки ей спуску тоже не давали? — Женщина удивленно промолчала, и Женька обстоятельно пояснил: — Ее же никто и пальцем не тронул ни разу. С девчонкой драться — это же позорище. Да и взрослые сразу наезжать… то есть, простите, упрекать станут. Вот она и была… боевитой. — В слове прозвучала откровенная насмешка.

Салганова укоризненно покачала головой:

— А ты хочешь сказать, Женя, что с девчонками надо, как с мальчишками? Они же девочки!

— Серьезно? — усмехнулся Женька. — Но тогда пусть и вели бы себя, как девочки. А то, Алина Юрьевна, простите, но ваш пол очень неплохо устроился вообще. Если что-то надо получить — у нас равноправие. А если речь заходит про настоящее соревнование — сразу вспоминают про свои особые права и про слабый пол. А как же? «Женщинам надо уступать!»

— Но, Женя, подожди… — растерянно и даже возмущенно начала Салганова, однако мальчик перебил ее — неожиданно жестко:

— Нет уж, это я вас прошу подождать и послушать, что мужчина говорит. — Она осеклась и вгляделась в лицо Женьки неверяще, но тот был совершенно серьезен и говорил веско, спокойно: — Вот сейчас на большей части суши на самом деле равноправие. Истинное и полное. Обеспечивать ваши раздутые права некому. Все, как установлено природой. И что? Вас продают, бьют, насилуют… едят, наконец. Просто потому, что вы слабей, хуже умеете планировать, не можете драться по-настоящему и верно дружить между собой. Вот вам равноправие. Все на своих местах. Нравится вам это? Не молчите, Алина Юрьевна, я спросил, нравится ли вам воистину равноправие?

— Нет, — коротко ответила женщина, отводя глаза.

— Вот и мне не нравится, — неожиданно сказал Женька. — Потому что меня женщина родила и потому что я Маринку люблю. Я ее спас. Видели бы вы, как она за меня цеплялась, как плакала… Поэтому кончилось равноправие. Вы — слабый и прекрасный пол. Мы — сильный пол. Так и будет впредь, и больше никакого бардака мы не допустим. Хотя, — Женька усмехнулся, — мужчин осталось так мало стараниями равноправных, что и вам тоже и стрелять, и воевать в ближайшее время еще много придется. Хотя бы чтобы защитить детей. Которые, кстати, тоже, простите, ни хрена никаких прав не имеют. Потому что — заготовки людей, а не люди… Это я вам как дитя говорю. Готов выслушать ваши возражения, Алина Юрьевна.