Однако всему приходит коней.
Как ни привыкли Сказкин и смирившийся с содеянным Веселое к окороку, толщина его (это наблюдалось визуально) неуклонно уменьшалась. Теперь окорок впрямь напоминал мандолину – был пуст и звучен!
И был день.
И пурга кончилась.
Выкатилось из-за сопки ледяное ржавое солнце, празднично осветило оцепеневший мир. Дядя Гоша явился домой не ночью, как всегда, а засветло. Он улыбался: «У меня, ребята, окорок есть. Я вас сегодня угощу окороком!»
Слова дяди Гоши повергли праздничный мир в смятение.
Даже Индус привстал и отвел в сторону виноватый взгляд.
Первым в сенки двинулся хозяин, но на пороге, чуть не сбив его с ног, дядю Гошу обошли Индус и Сказкин.
Зная инфернальный характер пса, Серп Иванович, первым ворвавшийся в сенки, как бы не выдержав тяжести, обронил на пол пустой зазвеневший окорок, а Индус (все они были крепко повязаны) подхватил этот окорок и бросился с ним в бесконечные заснеженные огороды, залитые праздничным Солнцем.
Взбешенный дядя Гоша выскочил на крылечко с ружьем в руках.
«Убью! – кричал он Индусу. – Отдам корейцам!»
Дядя Гоша и впрямь передернул затвор, но ружье из его рук вырвал Сказкин.
«Молодец! – отметил про себя Веселов. – И пса сейчас пуганет, и честь наша не будет попрана!»
Но к величайшему изумлению Веселова, Сказкин на самом деле стал целиться в Индуса, уносящего окорок.
– Не стреляй! – завопил интеллигент Веселов, толкая друга под локоть. – Что ты делаешь? Не стреляй!
Тогда голосом, полным раскаяния и испуга, Сказкин шепнул: «А вдруг пес расколется?»
К утру Луна исчезла.
Она не спряталась за гребень кальдеры, ее не закрыли облака или туман; просто вот была, и вот нет ее! Растворилась, как в кислоте. Зато над вершинами острых скал, над таинственными пропастями сразу угрюмо и тускло засветились курильские огни. Как елочные шарики поблескивали они в наэлектризованном воздухе, гасли и вновь вспыхивали.
«Прощелыга! – тосковал я по Сказкину. – Фал на гречку сменял, а я загорай в пещере!»
Чем-то недоступным и сказочным казался мне теперь крошечный бедный домик сироты Агафона Мальцева. На печке, сооруженной из разрубленной железной бочки, пекутся лепешки, пахнет свежим чаем, на столике, как маяк-бипер, икает «Селга». А тут?