Из коридора я слышал, как в спальне мсье Гмюнд орёт на Клаву:

– …Putain d'idiote!.. Categori quement interdit!..

В общем, сделав «этой идиотке» серьёзное внушение в комплекте с каким-то обезболивающим уколом и ещё раз строго указав на необходимость «строжайшего соблюдения постельного режима», мсье Гмюнд удалился в сопровождении ассистента и медсестёр, напоследок объявив, что сегодня мадам Воланте его неприятно удивила и, если она продолжит в том же духе, «всё ещё внушающее ему опасение» состояние нашей Клавы отнюдь не улучшится.

После укола Клава успокоилась и заснула, а мне пришлось уйти из её спальни, терпеливо ожидая, когда она будет в состоянии говорить.

До рассвета ничего особенного не происходило, но часов в девять утра в моей комнате появилась Алэйна, сказавшая, что пора вставать, поскольку хозяйка срочно требует меня к себе.

Умытая и причёсанная Клаудия встретила меня, лёжа в постели среди подушек, в белой шёлковой ночнушке до колен с кружевами и розовых атласных тапочках-балетках с какими-то декоративными деталями в виде бабочек на носках. Вид у неё был уже не особо страдальческий, а скорее где-то даже соблазнительный. Правда, стоило ли пытаться соблазнять кого-то с двумя наскоро заштопанными дырками в животе – большой вопрос. Хотя, когда дырки затянутся, шрамик будет, культурно выражаясь, сексуальный. Как там в одной старой песне: шрам на морде – украшение грубых мужчин, шрам на жопе – украшение нежных женщин…

Я отметил, что даже лёгкий румянец появился на её щеках (не иначе уколы с прочими таблетками подействовали), а значит, помирать она резко передумала. По крайней мере в этот день.

Кроме неё в розоватых интерьерах Клавкиной спальни потел и маялся на венском стуле некий упитанный мужик, на вид лет сорока, со слишком интеллигентной, на мой взгляд, физиономией, в потёртой по швам и изгибам лётной кожаной куртке американского образца, серой рубашонке и мятых брюках. Курчавые рыжие волосы и шкиперская бородка в сочетании с очками придавали ему некоторое сходство с разными геологами, а также молодыми поэтами и учёными из отечественных фильмов 1960-х годов. Как же, помним – нечто непонятно-томное в глазах, предельно умные разговоры ни о чём, гитара, разные там «лыжи из печки торчат», восхищённые взгляды знакомых и незнакомых девок и прочий «малый джентльменский наборчик». Короче говоря, тот самый выпуклый «образ поколения», чьи бесконечные кидания из одной крайности в другую и вечная фига в кармане в нашей реальности погубили Советский Союз. Но здешние французики, разумеется, не имели обо всём этом ни малейшего понятия.