Акхеймион всегда причислял себя к последним: странствующему философу. В младые годы он даже составлял список своих убеждений и сомнений, чтобы лучше понять разницу между собой прежним и нынешним. Он был тем, кого древние сенейские сатирики величали «акулмирси», дословно «человек-веха», тот, кто проводит время в дороге, вечно всматриваясь в следующий мильный камень, – путник, который никак не прекратит думать о пути.

Но это путешествие, бесспорно, самое значительное за всю его долгую жизнь… чем-то отличалось от всех остальных.

В нем происходило нечто необъяснимое. Нечто желающее существовать…

Его Сновидения также изменились.

Той ночью, когда они расположились на вершине Хейлора, он опять увидел себя среди скованных пленников, бредущих в длинной колонне, все больше слабевших с каждым шагом, беззубых после забытых побоев, погрязших в пучине страданий, – но все было иным. Когда он сморгнул, перед глазами вспыхнула и погасла череда воспоминаний: образы таких страшных мучений и крайних непристойностей, что даже жалости к ним не возникало. Шранки, сведенные яростной похотью. Вкус их слюны, брызгающей изо рта. Смрад их черного семени…

Осквернение настолько глубокое, что его душа выскочила из тела, из прошлого, из сознания.

И он в ложном пробуждении широко раскрыл глаза, с какой-то безумной сосредоточенностью взирая на тварей перед ним, пытаясь разглядеть просвет, который откроет его предназначение. Там, где кусты и заросли скрывали процессию впереди, Друз теперь увидел мерцающие торцы и изогнутые золотистые поверхности: покосившийся проход из металла, словно там лежало какое-то опрокинутое здание или огромная лодка, вытащенная на берег. А вместо просвета, которым оканчивался туннель, теперь появилась комната, несущая некий скрытый смысл, хотя ничего не было видно, кроме маленького кусочка, освещенного потусторонним светом, который колыхался в неверном ритме и то и дело угасал.

Золотая Комната, назвал он ее. Собрание ужасов.

Затрубил невидимый горн, издавая такой рев, который не могло выдержать человеческое ухо. Темные фигуры двинулись, и процессия, пошатываясь, сделала вперед шага два, не больше. Акхеймион услышал крики, настойчивые, пронзительные, как у младенца, будто Золотая Комната поглотила еще одного несчастного.

Думай, думай же… Пусть все закончится.

Деревья, понял он, проснувшись. Сон рассыпался на куски под наплывом вялого возмущения. Проход среди дерев. Просвет вдали. Жесткий покров из коры спал, обнажив истинное местоположение его пленения, которое он сразу узнал, хотя оно долго не открывалось…