– О девятиреченцах? – наполовину спросил, наполовину ответил воевода.

– О ком же ещё, – отозвался из дальнего угла Лютомысл.

Он говорил замедленно и преувеличенно чётко:

– Никогда таких травм не видел. Такого ни в одном лечебнике нет. А что мне рассказали, ещё хуже. Что лечебник. За такое ни в одном законе и вира не прописана.

– Самих их лечить надо, задуплись они обвислым триербезистым удом! – согласился воевода.

Ещё накануне, в разговоре со Снот он упрекнул клеохронистов в намеренном преувеличении «девятиреченских зверств», чтобы дённики спорее продавались, но после встречи с труполюбом на крыше, Вратислав стал подумывать, что вестовщики наоборот щадили читателей.

– Психоаналитики говорят, – не очень уверенно попытался внести свой вклад один из молодых железнодорожников. – Если матушка тебя не любила, вырастешь озлобленным.

– Это упрощение, – речь знахаря продолжала замедляться. – Есть два вида злобы. В каждом смертном они живут. Злоба справедливая, если род твой в опасности. И злоба неспра…

– Гудимко, голову ему поддержи. Умаялся наш Лютомыш.

Напившийся железнодорожной воды знахарь, водворённый в подвесную койку, погрузился в сон.

– Что он там недорассказал про несправедливую злобу? – спросил Избор.

– Да это старая притча про двух волков, – объяснил Вамба. – Один своё логово и волчат защищает, а второй всё, что ни увидит, на части рвёт.

– Есть такие, – рассудил так и не закуривший Стрига. – Один прошлой зимой к нам в овчарню забрался, так одну овцу утащил, а больше дюжины загрыз.

– Но волк – не поморянин? И даже не чолдонец, поди? – не соглашался конюший. – Может, вернее, как Гудим про матушку сказал?

– Всю дюжину чолдонских тём[271] вот так матушка не любила, что ль? – усомнился пеплинский пестун.

– Запросто, – Вратислав припомнил недавно прочитанное. – Отношение к женщинам в Девятиречье отвратное. Даже не как к рабам, как к скотине. Мальчиков у них отбирают, едва те ходить начинают, так что матушка их не то что не любила, а они её почитай вообще не знали.

– И что нам с ними делать? – Деян уставился на свою левую руку с тремя пальцами в лубке. – Ты, воевода, говоришь, лечить всех?

– На то психоаналитиков во всём земном круге не достанет, – заметил Самбор.

– Стальная припарка на три пяди – лучшее лекарство! – в подтверждение своих слов, пестун наполовину вытащил меч из ножен и с лязгом послал обратно.

– Столько мечей собрать, тоже дело непростое, – напомнил воевода. – И наши пять дюжин со всего Поморья еле наскребли. А как ты мужу из Наволока или с Груманта объяснишь, за что ему жизнь у Щеглова Острога на кон ставить?