— Дальше самый ужас.

Самый ужас заключался в собирании пирамиды из кусочков в первоначальное состояние и скручивании пирамиды в оранжевый жгут с отлетающими во все стороны брызгами с последующим превращением жгута в «большущую чёрно-чёрную» перевернутую воронку, которая наползла на Базу и принялась втягивать в себя личный состав.

— Все побежали, бросились, кто куда, прыгали в машины, — Додоня бросил блюдо на «скатерть-самобранку». — Неслись со всех ног, хватались за деревья, столбы… Но мало кого не засосало.

— Как тебя на засосало? — недоверчиво спросил Маралов. — Почему тебя не втянуло?

— В подвале спрятался. До утра прятался в подвале, под штабом… А потом жахнуло… Так жахнуло, та-ак жахнуло, что ухи заложило… — сказал Додоня и снова замолчал, всматриваясь теперь в лицо Шпарина. — И когда мы вылезли с вашей девушкой…

— Не понял… — хмуро сказал Шпарин.

— С вашей девушкой вылезли. Она там в камере сидела.

— Миша! Миша-а!.. — сказал Маралов. — Спокойно.

— Я её выпустил и мы вылезли. Потом приехали вы с лейтенантом Ляховым…

— Я уже нервничаю, — сказал бледный Шпарин. — Нервничаю… Хватит, Петя. Не надо больше ужасов.

— Развелись?

Додоня залился смехом и упал лицом вниз.

— Наврал я про девушку.

— А про воронку? — спросил Маралов.

— А про воронку не наврал.

Шпарин сидел с каменным лицом.

— Не все тебе, Миша, людей разводить, — хихикнул Маралов. — На периферии.

— Что ты всё хихикаешь и хихикаешь!?

— После этого случая еще воронка была, — сказал Додоня. — Вдалеке прошла… После неё все чихали и сопли неделю текли. Вот такие дела.

Додоня спрятал блюдо в мешок, поставил мешок в багажник, достал из багажника лопату, сделал ямку и закопал пустые банки.