– Наверное, поэтому Светлое Братство так рьяно оберегало не только маленьких берегинь, но и их семьи. Ты жила словно в мягкой пушистой реальности, в которой невозможно удариться, как сильно бы ты ни упала. В обычном мире тебе приходится бороться, но это утомительно – и ты опускаешь руки и вместо борьбы в конце концов начинаешь торговаться.

– Я не торгуюсь! – Из глаз Оденсе брызнули слезы. Слова монаха заставили зазвучать все тщательно заглушаемые ею голоса, твердившие, что она одна виновата во всем. – Я все понимаю. Но не хочу все время думать об этом.

– А это еще хуже. Делать что-то, знать, что это неправильно, – и не думать об этом.

– Я пытаюсь жить.

– Нет, – покачал головой монах. – Ты пытаешься жить как все. А это не одно и то же.

Он помолчал, потом потянул на себя край шубы, чтобы спрятать под нее озябшие ступни.

– Тем более ты не такая, как все. И ты это знаешь. Тогда для чего тебе глупые оправдания? Ты должна отдавать себе отчет за каждый шаг и нести ответственность за них. А не стараться тут же отмахнуться и забыть. Именно потому, что ты можешь их помнить, можешь понять, почему это неправильно. Для того чтобы изо всех сил стараться не оступиться вновь. И остальным это знание передать. А что будет, если отмахнешься? Оправдаешься?

– Я не буду чувствовать себя виноватой.

– Именно! А чувство вины великолепный моралист. Оно даже лучше, чем я. Со мной разговор редко на эти темы заходит. А вина – она всегда рядом, никогда не устает. И если не душить и дать волю, орет так громко, что можно оглохнуть.

– Пусть даже так. Что это меняет?

– О, зачастую это меняет все. Когда появляется такой человек – мир меняется.

Оденсе подсела поближе к мужчине и поделилась с ним теплом своей шубы.

– Если бы я не оправдывалась, мир был бы другим?

Листопад наконец снова улыбнулся:

– Ты так буквально все понимаешь…

– И мы были бы не в клетке? И кандалов не было бы?

– И рубишь сплеча.

– Моя совесть – это моя совесть. И на окружающий мир она никак влиять не может.

– Это говоришь ты? Берегиня, которая исцеляет мою руку, меняя мир, утверждает, что человек не может этого делать? Так что – ты делаешь невозможное?

– Это дар! – воскликнула Оденсе. – Это воля Создателя, милость Его к своим занедужившим детям, и Мать Берегиня дает на это силы. При чем тут я? Я сама не меняю ничего.