Рядом с бесформенной кучей Оденсе заботливо уложила шубу, столько лет служившую берегине верой и правдой. Она сложила рукава, как обычно складывают руки покойнику, и легла с ней рядом, перебирая пальцами мех.

Тем временем Палау подожгла созданный курган.

– Мы всегда так делаем в конце зимы, – вдруг вполне обыденно произнесла она. – Собираем мусор и сжигаем.

Тело ее мужа лежало в этом же кургане, но, видимо, на его долю ни слез, ни печали, ни памяти у женщины уже не осталось.

– Конец зимы, – одними губами повторила за ней Оденсе. Она мало что соображала, неясно воспринимая происходящее и себя саму. Все ее действия были лишь повторением действий стоящей рядом женщины. Кровь, сочившаяся при резких движениях из ран, лишала ее сил и равновесия.

В зрачках расцветали черные цветы, через лепестки которых берегиня следила за занимающимися искрами.

Вдова Бадира потянула ее вверх, принуждая встать с земли. Когда огонь разгорелся и пламя взметнулось к небу, женщины развернулись и вышли за крепостную стену.

Берегиня повернула голову в ту сторону, где раньше находился домик монаха. Пятно пепелища чернело на обнажившейся от снега земле. Палау прикоснулась к ее ледяной руке:

– Там нет никого. – Она попыталась заглянуть в глаза Оденсе. – Не ищи. И тел нет. Их увели в самом начале. Я видела. Еще до пожара. Твой муж лечил кого-то из потловчан, и они забрали его. Твой муж лечил всех, кроме моих детей.

Женщина протяжно вздохнула. Ее грязная рука сжала ладонь берегини и потянула ее за собой. Она говорила, и ей было все равно, слышала Оденсе ее или нет. Слова Палау звучали словно бы для нее самой:

– Я много дней живу на стене. Сижу там и смотрю в сторону своей деревни. Мне кажется, что, если я буду сидеть там достаточно долго, я смогу увидеть, как мои малыши бегают друг за другом по полю. Детей все нет, и иногда мне хочется прыгнуть оттуда вниз. Но вдруг я спрыгну, а мои родненькие прибегут? Это мне прыгнуть и не дает. А однажды я подумала, что, раз днем моих детей не видно, значит, они бегают ночью, когда я сплю. Дети ночью и без присмотра – это же ужас! И тогда я стала оставаться там на ночь. И все, что под стенами происходило, я видела. И по ночам тоже. Я совсем перестала спать, только смотрю. – Она в задумчивости скользнула взглядом по качающейся фигуре Оденсе. – Наверное, ты тоже не захочешь больше спать.

Они спускались от крепости к сгоревшей несколько месяцев назад деревне. Шаги Оденсе были неровными, она словно спотыкалась. И шла следом за Палау только потому, что та упрямо тянула ее за собой. Иначе бы берегиня так и осталась лежать у той балки, которая остановила ее движение, зацепившись за плечо.