Рядом сидит Хемстворд. Он буквально валится с ног от усталости, но старается не заснуть на ходу.

— Вам надо поспать. — говорю я ему. Он, свысока и иронично посмотрев на меня, хмыкает, и я догадываюсь почему.

Я всегда называла Хемстворда на «ты», а иногда с моих уст случайно срывалось слово «папа». Но он никогда на это не злился, не робел и не смущался, будто он действительно был мне вторым отцом. Ну, а сейчас, спустя два года как мы в последний раз разговаривали (не считая недавнего пересечения на площади), наши дружеские отношения немного изменились, и между нами образовалась невидимая дистанция. Я уже не могу так просто сказать: «Папа Хемстворд, тебе нужно поспать», и он не засмеется в ответ, ибо слишком устал. Но, сказала бы я так — это было бы замечательно.

— Я не могу. — едва слышно молвит Хемстворд. — И бездействовать я уже тоже не в силах. Но помочь этим ребятам уже невозможно.

Хемстворд провожает скорбным взглядом умерших. Их вынесут на улицу, бросят в огонь и бездыханные, окоченевшие тела необратимо превратятся в пепел.

— Они умерли не зря. — произносит Хемстворд, обняв меня, пытаясь ободрить, но чем дольше я осматриваюсь вокруг, тем сильнее понимаю, что восстать — ошибочное решение.

— Думаете? — переспрашиваю я с ярко выраженным сомнением в голосе.

— Это смельчаки, жившие надеждой. Сюда другие не пришли. Они не могли прожить свой час, лишь уповая. Они желали действовать, что-то изменить. И все, что им оставалось — бороться. Твой отец, мой лучший друг, — подчеркивает Хемстворд, — тоже не мог сидеть, сложа руки.

— А вы часто с ним разговаривали?

— Когда выдавался удобный случай. У нас было много общего.

— Он тоже ошибся. — тяжко изрекаю я.

Я утверждаю неправду, и вру, прежде всего, сама себе. Папины глаза всегда загорались, когда он выходил на площадь. Он нашел свое место в мире, себя и знал, что ему нужно делать. Он не боялся и, тем более, никогда не сомневался, по сравнению с нынешней мной.

— Упав на самую глубину отчаяния, — призадумывается Хемстворд, — мы все хватаемся даже за самую тонкую паутину надежды. Мы не знаем, разорвется ли она, взберемся ли мы по ней. Но мы цепляемся за нее. Благодаря надежде мы не сдаемся, она согревает нас своими лучами. — додает Хемстворд, улыбаясь. — Я многому научился у твоего отца, многие чего у него научились, и я уверен, что это только начало. Все изменится, Харпер.

Не смотря на скорченную мною саркастическую гримасу, в глубине души я полностью согласна с Хемствордом. Мы не можем сдаться в самом начале. Мы должны увидеть конец, мы обязаны сами его отвоевать, как свободу и свою настоящую жизнь, — то, что у нас отняли.