Продолжительная пауза, во время которой был слышен только стук их башмаков по влажной брусчатке. Молчание нарушил Мелкий.

– Нам надо постараться, чтобы не завалить, на х… это дело.

– Сердечно благодарен, – ответил Глубокий, – за столь неожиданное озарение. Но тебе не кажется, что хорошо бы не заваливать, на х… вообще все, что нам поручают?

– Я всегда стараюсь изо всех сил, и ты, конечно, тоже, но ведь иногда случается какая-нибудь подлянка. Я всего-то имел в виду, что нужно быть внимательными и не напороться на что-нибудь такое. – Мелкий понизил голос до шепота. – Ты ведь помнишь, что лысый хозяин сказал в прошлый раз.

– Можешь не шептать. Ведь его здесь нету. Или есть?

Мелкий с диким видом оглядывался по сторонам.

– Не знаю. А вдруг есть?

– Не-а, нет его тут. – Глубокий потер виски. Когда-нибудь он убьет своего братца, никуда от этого не деться. – Можешь мне поверить.

– А вдруг окажется? По мне, так лучше всегда вести себя так, будто он где-то рядом.

– Ты можешь закрыть пасть хотя бы на одно, мать его, мгновение?! – Глубокий схватил Мелкого за руку и ткнул свертком ему в лицо. – Это же все равно что говорить с каким-то…

Он чрезвычайно удивился, когда между ними мелькнула темная фигура и вдруг оказалось, что у него в руке ничего нет.

Киам бежала так, будто спасалась от смерти. Что было истинной правдой.

– Держи его, чтоб тебя!

И она услышала, как двое северян, громко топая и бранясь на ходу, устремились за нею по переулку и отставали они гораздо меньше, чем ей хотелось бы.

– Это девка, идиот!

Громоздкие, неуклюжие, но бежали быстро, и руки загребущие, и если они до нее дотянутся…

– Кого колышет? Надо штуку отобрать!

И она неслась, шумно дыша, так что сердце отчаянно колотилось и все мышцы горели.

Она юркнула за угол; обмотанные тряпьем ноги не скользили на мокрой мостовой. Здесь улица была гораздо шире, от ламп и факелов расходились грязноватые туманные ореолы, и повсюду кишел народ. Она ныряла и проскакивала вокруг людей и между людей, лица мелькали и исчезали. Ночной рынок на Черной стороне – прилавки, колоды, крики торговцев, шум, запахи и суета. Киам хорьком метнулась под передком телеги, проскочила между продавцом и покупателем, подняв фонтан фруктов, затем перескочила через прилавок, заваленный скользкими рыбинами (торговец заорал и попытался схватить ее, но поймал только воздух), попала одной ногой в корзину и понеслась дальше, разбросав ракушки по всей улице. Но крики и рычание северян все не отставали; преследователи мчались за нею, расшвыривая людей и с грохотом опрокидывая тележки, словно ее преследовал, раздирая рынок пополам, бессмысленный и беспощадный шторм. Она проскочила между ног здорового дядьки, свернула еще за один угол, взлетела по грязной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, промчалась по узкой дорожке вдоль стоячей воды, где среди отбросов возились, попискивая, мыши, а северяне все громче топали и ругали ее и друг друга, а ее дыхание делалось все надрывнее, и в боку кололо, и вода плескалась и разлеталась брызгами при каждом ее шаге, таком звучном в этом проулке.