– В приемной слышали грохот.

– Я сбросил цветок, – легат кивком указал на опрокинутую кадку с краснолистным деревцем. – Святоша слышит только себя, мне было что возразить, но привлечь к себе его внимание словесно я не мог.

– Хорошо. – Капрас зачем-то поднял почти не пострадавшее растение. – Отец Ипполит, я правильно понимаю, что вы набросились с кулаками на…

– Еретика, – припечатал священник, и Капрас не сдержал дурацкого смешка – в гвардейские годы на него точно так же налетел тучный отец хорошенькой дочки. Убивать разбушевавшегося родителя Карло не собирался, а тот не собирался слушать. История вышла дурацкой, и над ней ржали всем эскадроном. Капрас тоже ржал: смешней разъяренного отца в те поры мог быть только разъяренный муж; муж, впрочем, тоже случился… Где-то через полгода, и вот у него основания были.

– Отец Ипполит, – поморщился маршал, – оставьте нас!

– Не раньше, чем этот… уверовавший в избранность мерзости человек узнает о судьбе хозяев Белой Усадьбы и той, что пыталась их спасти.

– Я матушку Тагари увидел прежде вас, – Карло позволил себе слегка повысить голос, – и я сам расскажу. Идите.

Священник расправил одеяния и удалился. Карло хмуро глянул на легата.

– Отец Ипполит не военный. Не знаю, что он пытался вам втолковать, но ваши люди в Белой Усадьбе ошиблись…

Капрас не умел и не любил объяснять и объясняться, тем более по делам внеслужебным, но, похоже, так и не спасшая ни дочку, ни хозяина покойница все это время была с ним и теперь заговорила. Карло чувствовал, что лучше не орать, и не орал, но о выражениях не задумывался. Он вообще не задумывался, втаскивая легата в давно рассеявшийся туман. К заваленным дверям выгоревшего амбара. К стене, за которой умерли две девочки, девушка и мужчина.

– Граф успел убить дочерей, но потом кинжал сломался. Скорее всего… Скорее всего, ваши орлы прикончили мать, когда те, в тайнике, еще жили. «Пособница… – чуть ли не прорычал Карло, – надо было пихнуть к любовнику…» А ведь она на гайи кричала, только умники не слушали. Они радовались! Радовались, бацуты кошачьи! И когда жгли, и когда любовались на телеги с кольями – тоже. Разбойники получили по заслугам! За то, что ублюдки творят, петли или пули мало, но облизываться…

– Хватит! – легат вскочил, не забыв мотнуть патлатой головой. – Эта матушка появляется, хотя по ней отслужили? И царапает стену? Но ведь в тайнике никого больше нет?

– Нет, – каркнул маршал и понял, что охрип. – Я в призраках не разбираюсь… Вроде бы они чаще не понимают, что с ними, чем понимают. Эта женщина рвалась к тем, кто пекся заживо, своей смерти она просто не запомнила…