Глаза Рагдая окончательно привыкли к полумраку, показавшемуся после ослепительного утреннего солнца почти непроницаемым, и увидели тоже, что и король, сам Дагобер, уже умылся из небольшого таза, принесённого третьей рабыней, вытерся мятым ручником, нетерпеливо морщась, дождался, пока его стопы будут обтёрты, обёрнуты льняными полосами и обуты в лёгкие ромейские сандалии, перевитые шнурами.

— Кто умер? — спросил он неожиданно.

Франки за спиной Элуа начали демонстративно, но шёпотом переговариваться, Элуа шумно выдохнул, а Миробад стал ожесточённо чесать шею.

— Мы тут что, до полудня стоять будем, перебей рука? — злобно сказал себе в бороду Стовов, поводя затёкшими плечами.

Миробад прекратил чесаться, а мальчик в шкуре гепарда поднял голову, стараясь понять, откуда доносятся эти непонятные, глухие слова.

— Никто не умер, мой король, — ответил наконец Элуа. — Прибыли лазутчики из лагеря Само, гонец от Отта и второй гонец от вашей супруги, достославной Нантильды. Доставили письмо от епископа Турского. Он в нём сообщает, что из лесов вышли кельты, понуждаемые голодом и гибелью дичи, и напали на монастыри в долине Мааса. Свободные крестьяне бегут к Луаре. Письмо от управителя Тиберия — в Клиши был пожар, но любимые ваши покои уцелели. Бритты и кельты Юдикаеля снова набежали на Ронн и Нант, но были отражены союзными норманнами. Эрих доносит, что веление ваше по починке моста через Рону и дороги на Арль выполнено вполовину, из за того что кончилось дозволенное число денег, рабы утомлены, а свободные принялись за посевы. В Сен Жюсте начали купол и нефовые галереи северной стороны. Скифы привели своих. Миробад устроил их между семейством Теодада и баккардийцами Гуно. Арбогаст уехал разместить своих у горы Дольсе, вернётся после полудня.

Рагдай понял, что скифами Элуа обозначил войско Стовова, и выступил вперёд, приложив руку к груди:

— Мы пришли по твоему зову, достославный король.

Ослепительный бело жёлтый свет затопил шатер, после того как поднялся полог входа и утро, ветреное, хвойное, солнечное, проникло внутрь. Кто то невидимый, пронизанный солнцем, хрипло объявил:

— От Цидеруса пришёл сотный. Говорит, Само овёс больше брать не даёт…

— Уйди, король ест. — Элуа рыком отбросил солнечный свет и жестом восстановил полог на прежнем месте. — Мо, иди скажи снаружи, чтоб никого не допускали, и пусть скорее ведут того чёрного скифа, что Гундобад захватил на Истрице.

Один из железных воинов вышел, звякнув кольчугой и пряжками, словно конь упряжью. За занавесом два женских голоса заспорили, кому мыть котел, ещё один голос причитал по пропавшему серебряному блюду. Таз унесли. Дагобер, не вставая, дал одеть себя в шёлковую рубаху, шитую золотой нитью, и вчерашнюю кожаную безрукавку с тиснёным рисунком.