Кадживах и не думала закругляться; она все больше проникалась проповедью, как дама, который застиг шарума за костями и кузи. Будучи женщиной пустоголовой, Кадживах, если ее не остановить, могла разглагольствовать часами.

Инэвера встала, и толпа мигом затихла. Женщины упали на колени и уперлись ладонями в пол, а все мужчины, от дамаджи до шарумов, склонились в глубоком поклоне.

Зрелище успокоило ее. Свидетельство ее власти и божественного статуса. Но чтобы возбудить толпу, тоже требуется могущество. Возможно, чрезмерное для такой простой женщины, как Кадживах.

– Святая мать воистину скромна, – сказала Инэвера. – Ибо при подготовке этого пира никто не трудился больше, чем сама Кадживах. – Толпа вновь взревела, и Дамаджах скрипнула зубами. – Мы не окажем ей бо́льших почестей, если приступим к трапезе. Во имя Эверама, давайте начнем торжество.

– Боюсь, мы выпустили джинна из бутылки, – призналась Инэвера.

Манвах, ее мать, пригубила чай. Это был ее первый визит в королевские покои, но, если роскошь и произвела на нее впечатление, она не подала виду.

– Я вынуждена согласиться, поскольку общалась с ней напрямую, – ответила Манвах.

Ее шатер на новом базаре поставил многое к пиру, и тем она заслужила приглашение. Ее мужа-хаффита, Касаада, попросили не приходить.

Вводить мать на частную аудиенцию было рискованно, но Инэвера нуждалась в ней, как никогда раньше. Евнуха, который провел ее тайными ходами, опоили особым зельем. Проснувшись, он не вспомнит старуху, а Манвах благодаря покрывалу ничем не будет отличаться от остальных, когда проскользнет в общедоступную часть дворца.

– Сперва мне показалось, что торговаться ей не с руки, но она закатила истерику, потом еще одну, и теперь я вижу, что продешевила. – Манвах покачала головой. – Боюсь, дочь моя, что в данном случае из меня плохая советчица. Я вычту это из твоего долга.

Инэвера улыбнулась. Это была их старая шутка, ибо при каждом визите дочери Манвах заставляла Инэверу, саму Дамаджах, плести для нее корзины.

– Ее припадки не притворство, – сказала Инэвера.

Она была еще ребенком, когда Манвах объяснила ей действенность истерик при торгах, но истерили всегда с расчетом. Хороший торгаш никогда не терял самообладания.

Кадживах свои вспышки не контролировала.

– Тем не менее народ ее любит, – заметила Манвах. – Когда она говорит, вскакивают даже дама’тинг.

– Забери меня Най, если я понимаю почему, – отозвалась Инэвера.

– Это довольно просто. В народе царит большой кавардак, у многих из-под ног исчезает почва. Кадживах дает ему то, в чем он нуждается, и говорит с массами на понятном языке. Она вращается среди них, знает их. А ты далеко, ты все время во дворце.