— Мать мою, какая яичница, — оскалился ДаКоста, хлопнув себя по щеке.

— Харам, — ответили ему все разом. Снизу вверх, как дурачку или неместному. Эрвин подкрутил переводчик, нашел в словаре нужное слово. Харам. Договор… Ничего себе… Беха свернула в объезд. Зверь рявкнул им вслед. Начальник охраны мимоходом почесал ему большую, рогатую голову.

«Договорные звери, курца их мать… — думал Эрвин, глядя на эту картину, — тут, похоже, изрядно таких. Вписались к людям, приспособились как-то. Они к людям а люди к ним. Причем в буквальном смысле договорились, разве что без бумаги. Зверье здесь куда умней, чем на земле. Интересно, много таких?»

Эрвин почесал затылок под шляпой, начал считать.

«Длинношеий Чарли. Люди купаются, акул и всяких гадов приманивают, а он их ест. Нам пляж, ему столовая, баш на баш. И добавки из человеческих рук получает, и детки его под охраной, чтоб не дай бог кто не съел маленького. Хорошо устроился, товарищ. Это раз».

Проехали делянку в лесу — полосу расчищенной, черной от влаги земли, посреди зарослей. В конце деловито топал ногами суровый, рогатый зверь, похожий на недавнего «котика». Такой же широкий, приземистый. На шее — костяной гребенчатый воротник. Толстый хвост мел по земле, пахал, взрывая дерн и выворачивая шипами наизнанку пласты чернозема. На глазах Эрвина зверь повернулся, мотнул головой — тяжелой, тоже шипастой, увенчанной тупым рогом. Зацепил куст, напрягся и вырвал его из земли с корнем. Погонщик развалился на шее, уперевшись спиной в костяной воротник. И свистел на дуде зверю в ухо. Ласковый, нежный мотив. Зверюга повела головой, довольно сощурилась, Эрвин загнул палец еще раз.

«Ну, чисто «котик». Муур-зверь. Получается, я зря прогнал того, на поляне. И это два».

Белоголовый орлан хлопнул в воздухе крыльями, скосил на Эрвина черный тяжелый взгляд. Недоволен явно, стервец. Эрвин поправился, загнул еще палец. Три. Орлан клекотнул — удовлетворенно, присел на броню, встопорщив на голове белые перья. Взял сухарь из Ирининых рук.

«И Эвины змеи — четыре. Наверняка, не конец. Этот мир сложнее, чем кажется», — думал Эрвин, задумчиво смотря на зеленый лес, редеющий по обеим сторонам дороги.

Солнце ползло над ними по синему небу — все выше. Начало припекать. Эрвин нахлобучил шляпу потуже, посмотрел на часы — скоро полдень, на марше они три часа. Пот скользнул вниз, струей — по широкой шее. На вороте, белой россыпью — горькая соль. Ирина закрутила косынку вокруг головы. А новенькая синяя парадка на ней за дорогу вытерлась, белые отвороты порыжели от грязи и дорожной пыли. И куртка надорвана по рукаву… Местным хорошо, к их кожанкам грязь не пристает. И бахрома гоняет комаров. Надо будет достать такую Иришке.