Слева — роща. И россыпь камней, под кустами бьется струйкой, звенит ручеек.

«Помыться бы».

Миа развернула руль. Без команды, будто почувствовала Эрвинову мысль. Беха мягко качнулась на рессорах и замерла. Защекотала ноги трава — мягкая, нежная. А вода в ручье ледяная…

Это Эрвин понял уже потом, с маху опрокинув на себя ведро. Ледяная… Такая, что на мгновенье захватило дух. Зато пот смыло, теплый ветер пахнул в лицо, продул легкие влагой и свежестью — приятной, после липкой жары. Рубашка намокла, стянулась, облепив комком торс и руки. Солнце плеснуло в глаза. Из-за спины — мелодичный смех и голоса — звонкий, веселый говор на туземном наречии. Смеялась Эви, показывая пальцем на Эрвина, потом ближайший лес. Миа ответила ей, разведя руками. Тоже весело, но… как то не так. Скосилась на Эрвина, вздохнула украдкой. Ирина спрыгнула из бехи к ним. Все трое заговорили. Весело, на певучем туземном языке. Что-то объясняли Ирине, то и дело смеясь и показывая пальцами на рощу. Эрвин потянулся к уху. И вспомнил, что переводчик он в машине забыл. А девичьи голоса звенели музыкой — певучим, непонятным туземным напевом. У всех, включая Ирину, троих.

«Вот молодец, только когда только успела? — оторопело думал Эрвин, глядя как лихо Ирина с Мией трещат на чужом языке, — красиво это у нее получается».

Ирина что-то спрашивала, Миа отвечала — тихо, с чуть грустной улыбкой. Будто солнце плеснуло неярким светом в уголках глаз. Неярким, тихим — будто сквозь легкие облака. На краю леса, высокий куст. По веткам — россыпь синих и алых лент, трепещущих на легком ветру. Эрвин пригляделся — дерево стесано на уровне глаз, по белому срезу охрою и черным углем — четкий, хорошо различимый рисунок. Икона из вчерашней часовни. Святая Ольга или местная ночная богиня, с непривычки и не поймешь. Нарисованные цветы текут с ладони вниз, оборачиваясь живыми, нежными лепестками на ветках. Миа показала на них, зашептала что-то Ирине на ухо. Что — не понять. Опять засмеялась Эви, сверху с грузовика — весело, чуть хриплым от ветра голосом. Эрвин невольно сморгнул, чувствуя, что в малиновом звоне чужого языка мимо него прошло что-то важное. На руку Мие упал алый цвет. Та улыбнулась — чуть грустно, протянула руку, воткнула его — Ирине в косу. Эрвин шагнул назад. За переводчиком, в БТР. Долетел Иринин голос — тоже звенящий плохо узнаваемый. Говорила на чужом языке. Протяжно, тоже чуть грустно.

«Черт, дурью маются девки», — думал он, глядя под ноги, на решетку внизу, в поисках невесть куда закатившейся бусины переводчика.