Шлепок, краткое буханье, легкий топоток — прибегает Кубышка, трётся о ноги, мурлычет.

— Зверь, не наследи на половик. Пожрать?

Наливаю ей в миску молоко и треплю по загривку, зарываясь пальцами во взъерошенный мех. Кошачье урчание — почти что песня, колыбельная. Единственный в своём роде убаюкивающий звук, который исходит от кого-то, бегающего на четырех лапах. Дождь, шелест ветра в кронах и кошки. Причем все они мурчат каждый по-особенному — кто-то ниже и басовитей, кто-то звонче и тоньше. Соседского Беса так слышно за полсотни шагов. Урчит так же громко, как храпит мой папаша, я их даже иногда путаю.

Но мне пора — половина тиков уже прошли, нутром чую. Пусть у меня и нет считателя, Лада это оправдание не примет. Во двор выхожу через окно — неохота возиться с дверью. Срываю два лопуха, потому что на пути у меня уборная. А после — бегу.

Дорога уводит вдаль, в ту неведомую мне загоризонтную дымку, откуда приходят странники и конфедераты и где никогда не был никто из наших. Она знакома мне до последнего камня, эта дорога, здесь прямая, ровная, там ведущая под уклон, обвивающая щиколотки пылью и хранящая раздробленные запахи всех, кто когда-то давил её своими подошвами или копытами. А ещё рядом со мной бегут направляющие шаги, и я слушаю их, как торопливо-упругое тик-тик-таканье считателя, вырвавшегося из-под своего стеклянного диска и перебирающего стрелкам по грязи и песку. Звук шагов не даёт мне сбиться и съехать в придорожную канаву.

— Куда мы? — выдыхаю.

— Вперёд, — Лада хватает меня за руку. — Всегда вперёд, слава Разрубившему!

У нас есть ноги, чтобы бежать, и лёгкие, чтобы дышать, а что ещё нужно в это летнее утро? Разве только, чтобы не было дождя. Возблагодарим Разрубившего за мудрость, дарующую нашим телам способность к передвижению. Вперед!

— Я нашла… такое место… уединённое… готова спорить… никто ещё… о нём… не знает…

— Где?

— За рекой… за поломанным мостом… выше по течению брод… и тоннель! Он весь зарос… папоротником и малиной… а за тоннелем…

— Что?

— Невероятное!

Вперёд!

Мимо пастбища, где И'нат-пастух сторожит ленивое стадо коров, перхает в бороду и плюется табачной жвачкой. Мимо картофельных полей, пахнущих разрытым чернозёмом, мусорного оврага — обиталища бродячих кошек и ворон (Кубышка тоже сюда наведывается, дружит с местными котами, от которых приносит приплод), берёзовой рощи, тихого кладбища с вехами, вперёд и дальше, к концу общинных земель. Мне нравится, что наш с папашей дом на самом краю деревни. Выйди за ограду — и воля.

— Теперь… направо…

Здесь мы поворачиваем в поле. Окрик предупреждает, что впереди канава, и я отправляю своё тело в широкий прыжок, послушный привычной команде подруги, а потом снова следую за ней. Рядом с ней. Солнце изливается сверху, щедро, как оно всегда делает в летние дни. По буеракам и кочкам, почти не сбавляя скорость, мы бежим наперегонки с тёплым ветром — будь я менее закалён нашими с Ладой прогулками-спешилками, непременно сломал бы себе где-нибудь ногу. А так довольно бодро несусь, не отпуская её руки, и мои лёгкие шумно глотают воздух, а нос радуется тому, сколько здесь разных запахов: цветы и травы, мелкие зверьки наподобие мышей и кротов, вода, коренья, глина, бабочки и шмели. Сейчас мы с Ладой — единое целое: я — груз, чтобы она, лёгонькая, невесомая, не оторвалась от земли и не улетела к фазанам и облакам, она — сила, влекущая меня вперёд. Поддержка и взаимовыручка. И горсть репейника мне за шиворот, если побегу слишком быстро или начну толкаться, и пинок, и щипок, и подножка… Мы с ней — лучшие друзья, и всё этим сказано.