И снова ухает, противно. Но быстро прекращает. Наверное, меряет меня сейчас взглядом, решая, сказать или не сказать. Взгляд иных людей ощутим, как жар или холод.

— Хочешь, чтобы я прочитал?

— Да.

— А я бы на твоём месте подумал. Хорошенько так…

В записке — что-то дурное. Я подозревал.

— Очень прошу. Пожалуйста.

Ой, как же жалко звучит… Потом, чуть попозже, мне без сомнения станет противно и стыдно, а сейчас я могу просто ждать. Страх зарождается в груди, как комок лихорадки.

— Ишь, вежливый какой… «пожалуйста»… На здоровье, что. Не болей!

Кнутовищем он выцарапывает на земле буквы послания. Скрип, шварк, грр. Прямо у меня над ухом. Земля стонет и путается в моих волосах. Я не могу пошевелиться.

— Не знаю, зачем я это делаю, парень. Не знаю, для чего. Но я ничего не видел, не слышал и не читал, понятно? И тебя я не видел. И ты меня тоже не видел. Так?

Не удержался и съязвил. Но я молчу. Вскинусь в ответ — сотрёт все буквы, с него станется.

— Только вот. Кто бы это тебе ни оставил — никакой он не тот, кем подписался. Ясно? Тёмное дело. Злое…

Бурчит в бороду. Почему-то мне кажется, что он озадачен. Прочел не просто нехорошее, странное. Клочок бумаги суётся мне в кулак.

— Сохрани. Можешь переспросить, конечно, у кого другого, но я тебя не обманул. Эх, паря…

Ноги болят, читать мне уже не хочется, а хочется обратно в утро, где я бы ни за что не полез ни на какую яблоню. Бегал бы босиком — полезно для здоровья.

Уже уходя, И'нат останавливается.

— И выкинь, наконец, свои ботинки. От них воняет, как от нужника.

— А то не знаю.

Но это я шепчу тихо, в пыль, а потом поворачиваюсь, потирая ушибленный бок. Бороздка взрытой земли мягко касается носа. Тяну руку, чтобы почувствовать буквы. И читаю — тем единственным способом, которым умею. Лада научила. Спасибо ей…

«Очищение — смерть для той, что тебе дорога. Сегодня, в шесть вечера. Старый дуб на краю пастбища. Я помогу».