— Притворяется, злодей. А ты и поверил — глупая душа твоя, детская, доверчивая… Надо сказать батюшке, чтобы к ироду этому больше тебя не гонял. Лучше пусть деньгами долги отдаёт.

— Белая.

— Да и на девок молодых глазом косит. Мало ему погубленной жены, ещё надо, крови надо, душу невинную надо… Пчёлы его — звери, и сам такой же, варвар. Ты у меня спросить что-то хотел, кажется?

— Да. Да! Белая, не могла бы ты, пожалуйста… вот здесь, на бумаге, запись. Прочитаешь?

— Дай-ка… Не получится, дружочек. Глаза у меня стали совсем слабые, не вижу, закорючки одни — не буквы… Знаешь, сходи ты к Василю-сапожнику. Он тоже чтец-умелец.

— А не растреплет?

— Скажи, что это для меня. Что я просила. Он не откажет и всё сохранит в тайне.

— Если ты опять пришёл чинить свои ботинки, то я занят. Обед у меня, вот.

Обед. Судя по запаху от немытой посуды и ещё теплых углей, он только что прошёл. Просто кому-то здесь неохота лишний раз обонять мою обувь.

Понимаю, понимаю, без обид.

— Да нет. С ботинками как раз всё хорошо… Тут записка, надо прочитать. От Белой… секрет, как бы, тайна… хотя, если занят, зайду попозже.

— От Белой? Да я уже освободился, перепутал, то есть — не занят я… Куда ты пошёл, стой!

— Да, от неё. Стою.

— А что за секрет? Не о том самом, случайно, о чём я её давеча снова спрашивал?

— Ээ… вряд ли.

— Значит, ещё думает. Правильно. Рассудительность в женщине — важная вещь. Как поженимся — будет хозяйство вести, деньги считать, тут ум нужен трезвый, холодный…

— Чего?!

— А ты не думай, парень, что, раз я старик, то хочу доживать вдовцом. Белая — хозяйка что надо. Не нудит, не пилит, вкусно готовит, сковородой по голове бить не обучена, как, бывало, жена-покойница…

Ох. Вот так дела.