— После занесения в реестр этим миром интересно будет заняться исследователям, — сказал он. — Эксперимент тут или нет. Но вот этот мусор немного примиряет меня с тем, что мы увидели в библиотеке. Здешние обитатели хоть и варвары какие-то, но люди, похоже, обыкновенные.
Он с хрустом раздавил одну скорлупку и присвистнул.
— Они просто ещё не придумали урн, — предположил Курт.
— Уже забыли, — сказала Лучик.
Она переложила букет собранных в распадке красных цветов из одной руки в другую, стряхнув с него каких-то прицепившихся насекомых. Кермек почему-то совсем ничем не пах — выродился, наверное. Там, где дорога огибала лесистый взгорок с вехами — кладбище, по всей видимости — Курт трижды сплюнул через левое плечо.
— Не люблю, — пояснил он. — Когда мёртвые за спиной.
— А после города не плевался, — укоризненно заметила Лучик.
— А я сейчас и за всех сразу. И вообще, в том городе… слюней не хватило бы.
Звуки пришли вслед за запахами: лай собак, удары топора, эхо голосов и смеха. Из-за деревьев проглянули дома — в подтверждение всех скорлупок и огрызков, самая обычная деревня. Бревенчатые стены, крыши, крытые дёрном или соломой, печные низенькие трубы. На столбиках плетня висели кверху дном горшки. Какая-то женщина в светлом переднике поверх красного сарафана увидела приближающихся и приложила ладонь козырьком ко лбу.
— Да, о нашей легенде, Кэп. Придётся зваться теми, кто тебе так не понравился, — сказал Курт. — Армейцами. Иначе, попробуй мы объяснить, откуда пришли, они тоже все разбегутся. Или придумают против нас какой-нибудь крестовый поход.
— Придётся. Переживу, — вздохнул Капитан.
В яблонях — раскидистых, многолетних, — зашумел ветер.
III. День третий
III. День третий
1. Серый
1. СерыйВ липовый полдень деревня пахнет мёдом.
Тени от лип протягиваются под ногами, и я ощущаю их, потому что они холодные. Как речные струи или галька, как мшистые уголки в лесу, как собачьи и кошачьи носы, тон моего отца, когда он ко мне обращается, ночь без луны и каменный город. Но тени перемежаются светом — горячими отпечатками солнца, его живыми следами. Я люблю пройтись по ним босиком, даже зная, что наверняка обожгу ступни, зарыться пальцами ног в песок и траву, вдохнуть взбаламученную, тёплую пыль и слабый запах разогретой смолы от стен, плетней и ворот. Теней и солнца на земле всегда поровну, во всяком случае, для меня, потому что я могу только чувствовать. А чувствую я всё равно что большое лоскутное одеяло, где тьма и тепло — квадратики. В моей голове они укладываются в правильную форму, и мир вокруг — летняя дорога — становится немаленькой шахматной доской.