— Во что ты веришь? — произнесённое Лучиком слово мне полузнакомо. — И что случилось… тогда?

— Верю в человеколюбие. Такая развитая нация не может быть варварской. Умирая ради будущих поколений, они наверняка знают цену человеческой жизни. Они не станут убивать. Они помогут, — Лучик делает паузу, пережидает какие-то мысли, говорит медленней, как если бы подбирая слова. — Да, помогут, хотя тогда случилось… нехорошее.

Я не успеваю переспросить, потому что она быстро добавляет, отсекая всякие вопросы: «Виновников уже наказали. И будет». А потом…

Грохот, рёв, стенание. Неживой, не животной, производимый не теплокровным существом шум. Приложи ухо в дороге, я бы непременно услышал их заранее. Конфедераты? Уже? Но звук, как я запоздало осознаю, доносится не с дороги. Он идёт через поле, наискосок, словно неведомых гостей гонит желание сократить путь.

— Серый, — в изумлении шепчет Лучик, резко останавливаясь. — Что за чёрт?

Но я не знаю. Чужеродный ветер глодает деревья. Горький и едкий, ветер-отрава. Монстр, выбравшийся из канавы, катится на нас с лязганьем и рыком.

— Жить надоело, вы, двое? Уйдите с дороги!

Он пахнет огнём и дымом. И грязью, болотами, перепревшей хвоей, и остро-остро — прежними, но ржавыми и залатанными, неряшливыми. Пахнет руганью и табачной жвачкой. Давить он не собирается, тормозит, и я тяну руку, чтобы ощупать металл.

— Лес. Убери этого смертника от гусениц. Мне, конечно, говорили, что централи все как один с приветом, но слышать — одно, а видеть… Тьфу!

— Да не кипятись ты, это просто пацан. Эй, пацан, что ты там колупаешь? Кусок танка на память?

Они смеются. Армейцы, племя моей матери, которое наполовину и моё. Армейцы, настоящие, невесть как забрёдшие в деревню. Армейцы, ведущие себя слишком по-хозяйски, как будто для них так ездить по не своим дорогам — не впервой, и с весьма уверенными повадками. Значит, их всё-таки сюда позвали, иначе даже с их, соседской стороны, без приглашения вторгаться в деревню — чрезмерная наглость. Но кто и зачем?

— Белянка, — произносит первый. — Беляночка, симпатичная…

Его голос, сальный и склизкий, возвращает мне исчезнувшую тошноту. Боком чувствую как напрягается Лучик, но что это, страх или собранность воина, разобрать не могу. Очень плохо быть таким, как я. Очень плохо…

— Не увлекайся, — второй, Лес, урезонивает товарища. — Видишь, какой у неё стрел.

— Вижу и хотел бы знать, где она его взяла. Ну, полно, красавица, не хмурься. Просто интерес солдата. Тоже от такого бы не отказался.

С утробным ворчанием на дорогу выползают ещё чудовища. Они полыхают жаром, слишком близко и горячо — я отшатываюсь. Лучик касается моего плеча.