— Тогда и ваши, — говорит Капитан. — Хотя нет. С такими маньяками я не хочу иметь ничего общего.

— Да, тоже мне, родственнички, — бормочет Курт. — Убивают, а сами в убийстве обвиняют… Охотника-то, наверное, грохнул кто из ваших. Вы знаете, кто его убил?

Поднявшаяся на ноги пророчица качает головой.

— Не имеет значения. Он был дурным человеком, причиной сегодняшних бед. Пьяницей, к тому же. Грубый, недружелюбный, жалкий, бесполезный для общества, стыдное бельмо на глазу… Никто его не любил, кроме давно покойной жены. А она происходила из армейцев. Понимаете? Подходили друг другу…

— Тонкости взаимоотношений местных племён нам незнакомы. Армейцы, вы, кто кому подходит… — командиру ещё есть, что спросить. — Но почему деревенских не насторожило то, что в прошлое пришествие конфедераты не вернулись из города? Неужели никто не заметил?

— Они всегда возвращались другой дорогой. Огибали город камней по дуге и уходили севернее. Наши, если кто о них и думал тогда, ничего не заподозрили. Ну же, Костыль, иди…

Пророчица кивает ему на выход, туда, где утреннее солнце и толпа. На Серого она больше не глядит — будто он пустое место. Пасечник поднимается — долговязый, широкоплечий. Серый, которого он снова берёт на руки, кажется в его объятиях совсем маленьким. Лицо у него белое и бескровное.

— Я пойду с ними, — вдруг вызывается Лучик.

Пророчица щурится на неё, не понимая причин сказанных слов, а ещё того, почему эти слова прозвучали не просьбой. Наверное, не привыкла, свои-то по-другому к ней обращаются.

— Зачем? Костыль знает дорогу.

— Я тоже думаю, что он не заблудится. Но мальчик выглядит плоховато. Да вы сами взгляните, какой он бледный. Похоже на отравление… токсическое… Это от дурмана?

— Может быть. И что? — пророчица дёргает плечом. — Меня не особо беспокоит его здоровье.

— Это заметно. Но, — Лучик решительно подходит к стоящему в ожидании Костылю, который добродушно улыбается. Тени от полей шляпы падают на лицо, делая улыбку ещё и печальной, хотя не факт, что печаль только теневая иллюзия. — У меня тут сумка с лекарствами, и я намерена применить некоторые из них по назначению. А именно, привести мальчика в сознание и помочь ему, если его будет рвать или что похуже.

— Простите за дурман, — говорит пасечник.

Курт делает вид, что аплодирует.

— Она у нас упрямая, — объясняет он с нежностью. — И добрая. Зверюшек любит… и детей…

— Все это лишнее, — ворчливо произносит пророчица.

— Просто заприте меня там же, — предлагает Лучик уже более миролюбиво.

Она протягивает Костылю свою винтовку.

— Возьмите. Лекарю ни к чему оружие.