Армеец Лес, наводчик танка, прицеливается. Он жует травинку, уныло свисающую с угла рта, и думает о том, что на вырученные от работы деньги купит у охотников соболей. Из соболей получаются отличные душегрейки — то, что нужно матери, она очень мёрзнет зимой.

Его приятель, так и не обрётший имени для двух деревенских, — светловолосых паренька и девушки, брата и сестры, по всей видимости, — понимает, что сделка накрылась, и чувствует слабое сожаление. Но, впрочем, и ладно, равк с этими огнестрелами: свой ещё вполне сгодится. Зато нет больше над головой угрозы, что старая кикимора-пророчица рассердится и напустит чёрный мор. А вот от той части плана, с которой белянка не согласилась, безымянный армеец отказываться не собирается. Он думает, как бы половчей заломить девчонке руки, чтобы сильно не навредить и не получить пулю в лоб. Он улыбается.

Человеку, бегущему по направлению к ним, очень страшно. Веером взметённая дорожная пыль отчего-то оборачивается для его глаз видением: падающий на землю белый женский головной убор, платок. Пять лет — совсем немного. Пусть были двери, за которыми выла пустыня, был ледяной смеющийся ад, где от минусовых температур смерзались губы и костенели глазные яблоки, были душные джунгли, где каждая тварь, размером ли с песчинку и сидящая на листке акации или с фургон-грузовик, внезапно выныривающая из реки и перекусывающая пополам лодку, плевалась ядом, норовила заползти под кожу или разорвать на клочки и сожрать… пусть были вязкие, звенящие малярией и гнусом болота, и смрадные клоаки, и сталкивающие носящих незнакомую форму солдат кровавые поля войны — всё то, что оставляет любому действительному из любой группы неизгладимые отметины в памяти, сильнее всего всегда ноют шрамы, полученные много раньше. Шрамы на сердце. Они из эпохи, в которой Курт слухом не слыхивал ни про каких Идущих. Когда убивал. Сейчас он готов убить снова.

Капитан держится за его правым плечом, не перегоняя и не одёргивая. Знает, что останавливать бесполезно. Знает он и то, что Лучик, их весёлая теплоглазая девочка, перевесила своей значимостью девочку ту. Капитан ненавидит выбирать, потому что слишком часто делал это раньше и не всегда правильно. Сегодня Курт сделал выбор за него, и Капитан, всегдашний командир, принял роль ведомого почти что с радостью. Наверное, потом, как похмелье, накатит вина. Но он привык.

Сунув руку в карман, Четвёртая понимает, что потеряла зажигалку — газовую, хорошую, из керамики и титана, верой-правдой отслужившую пять лет и в свою очередь найденную в каком-то безызвестном парке под скамейкой. Она расстраивается. Опять спички, каменный век. Огонёк на кончике деревянной щепы. «Стилет», — вспоминает Четвёртая. При чём здесь это прозвище?