Терис бросила взгляд в окно; над городом сгущались сумерки, и в переулке зажигали фонари, чьи огни напоминали гигантских светлячков, застывших в сыром и душном воздухе.

 Терис с неудовольствием подумала о том, что в Лейавине придется провести ночь. Скоро стемнеет, и выбираться на дорогу ночью опасно: темнота в этих местах густая и вязкая, как смола, а по обе стороны от дороги сплошь овраги и топкие болота.

 Кейлия жила одна, и о ее смерти вряд ли узнают раньше утра. Она не явится на службу, кого-то пошлют за ней, и только когда в таверну зайдет выпить за упокой стражник, или болтливая соседка принесет дурную весть, можно будет ехать. В Имперский город, к последнему из рода Драконисов; все остальные уже ждут его по ту сторону смерти.

 Андреас проявил ту же самоубийственную доверчивость, что и его мать. И странно было бы не поверить простой путнице, когда в его таверне собирались личности столь сомнительные, что Терис с трудом заставила себя остаться там на ночь. Она почти не спала, сквозь дремоту вслушиваясь в каждый шорох за дверью, и вышла из комнаты только глубокой ночью, когда в наступившей тишине послышался звук тяжело упавшего тела.

 Сибилла умерла быстро, как убийца и рассчитывала. Ожидание не продлилось и часа: девушка вышла из пещеры к озеру ближе к ночи, когда над лесом взошли обе луны, а где-то вдали завыли вышедшие на охоту волки. Она не шла, а почти ползла, принюхиваясь к воздуху и настороженно озираясь из-под прядей грязных спутанных волос. Терис не помнила цвет ее глаз, только сам взгляд — звериный, лишенный человеческого рассудка, дикий. Помнила, как Сибилла рыла землю огрубевшими руками с обломанными ногтями и как достала изглоданную кость. Человеческую. Детскую. Долгие часы, проведенные за сборкой скелетов, не позволяли ошибиться.

 В этот момент стрела и сорвалась, пробив Сибилле череп, и в душе ничто не отозвалось сожалением.

 Уже потом, когда убийца вырывала стрелу из глазницы, пришло понимание, что рядом на много миль нет никакого человеческого жилья, и ребенок был слишком мал, чтобы уйти так далеко. Зато у Сибиллы была чрезмерно любящая своих детей матушка и ничем не гнушавшийся старший брат.

 В тот момент недавняя жалость, еще напоминавшая о себе после отъезда из форта, исчезла в пучине безразличия, граничащего с дарящей покой верой. Не в Ситиса, не в Мать Ночи, а в безграничные способности людей годами скрывать свою суть за личиной добропорядочности.

 Возможно, Спикер прав и, если бы не обстоятельства, Перения вполне могла бы встретить гостя с топором в руке. Не за что убить гостеприимную крестьянку, но есть за что убить воровку детей, если, конечно, это ее рук дело.