Может, Зорнову и не нравится, что Пеллегрин самовольно взял на себя роль экскурсовода, но он пока не спешит и помалкивает.

– Однако в данный момент сенсор настроен распознавать лишь присутствие человека у двери.

Лонан мнется: ему не совсем ясно, куда именно идти – типичных дверей в атриуме нет, есть только матовые десятифутовые шестиугольные панели. Около каждой в полу располагается ярко-желтый шестиугольник. Лонан, Феникс и Касс их не замечают – или намеренно избегают. Я осторожно наступаю на один и… вжух! Часть панели отъезжает вниз. Стекло настолько ровное, гладкое, что даже вблизи кажется цельным.

Феникс шагает ко мне, но тотчас пятится назад: спасибо Пеллегрину, который вовремя подал ему знак! В мою сторону никто не смотрел, а значит, доктор не увидел, как открываются «соты». Лонан быстро становится на ближайший шестиугольник. Снова раздается «вжух», и Лонан скрывается внутри.

Мы, пожалуй, прошли уже как минимум половину. Жилые отсеки и что-то еще? Как там говорил Пеллегрин? Я получила уникальную возможность увидеть вживую папин проект, но мне очень хочется поскорее покончить с экскурсией.

Бесконечные отцовские разработки, чертежи, исследования, первые попытки (удачные и не очень), ошибки, которых можно было избежать – единственный способ подарить «Атлас» целому миру, а не только Волкам – находится в стеклянном пузырьке в моем кармане.

Каждая секунда, которую мы здесь проводим, важна, но я не могу избавиться от ощущения, что мы понапрасну тратим время и силы. Мне это надоело.

Жилые секции, в отличие от величественного атриума, довольно малы. Ты как будто попадаешь в ячейку выставочного зала старой «Икеи», изящной и девственно-чистой, но с панорамными окнами – и толщей морской воды за ними.

Из постройки торчат коралловые выступы, прямо как балкон для русалочки. Сплошная услада для глаз.

Парни расходятся по отсеку – две спальни, кухонный уголок, который сливается с гостиной, и ванная, – а я внезапно застываю на месте. Я словно получила весточку от папы.

Летом, после седьмого класса, я нарисовала отцу абстрактную картину из черных линий. Я изобразила на большом листе бумаги свое любимое воспоминание. Мама, папа и пятилетняя я – вернее, подобие наших силуэтов, – незадолго до того, как из нас троих осталось лишь двое. Пирс и чайка. Вода и волны. Рассвет, за которым, несомненно, последует закат – и так до бесконечности. Покой.

А сейчас моя композиция, в виде копии разумеется, занимает большую часть стены гостиной жилого отсека.

Линии расплываются перед моими глазами. Я не могу потерять и это – только не сейчас, после того как мой отец вернулся из мертвых. Я не смогу вынести того, что в случае неудачи здесь поселятся Волки и отголоски моего счастья будут приукрашать их жизнь. Волки уничтожили покой, как мой, так и всего мира.