— А провокация-то вполне грамотная. Только себе они засветили 20 килотонн, а корейцам сунули сотню, — ругнулся Гном. — Так что ничего себе штрафной. Пхеньян разрушен до основания и заражение там будет похуже, чем в Хиросиме.

— Это Александр Ильич убеждает командующего, что все эти бомбы — лишь прикрытие Инчхон-Сеульской операции, — вмешался Первый. — Я склоняюсь к тому, что он прав, выведя наши "лодки" поближе к Корее и Тайваню. Не оскудел еще подводный флот России, а, товарищ вице-адмирал?

— Не оскудел. Я вот связи со своими не имею. То над Окинавой что-то взорвали опять, то свои же сидят в собственной радиотени. Распоряжений не дать, только и отслеживай — угадал ты им приказать что-то ценное или нет и услышали ли они тебя. Старики мы уже с адмиралом так воевать… А ну — Америка сейчас кидаться начнет?

— Америка не начнет. Она уже начала демонтировать нам войну… Сейчас, что успеем, то наше.

— Эх, Сергей Николаевич, японцы нас опять переиграли, Они только что официально заявили, что обладают ядерным оружием и применили его против корейского агрессора… Мол, корейцы выстрелили первыми. С нас подозрения сняты, и с нами они и не воюют совсем… Наши во Владике даже посольство их пока не расстреляли. Вот так проигрываются войны. Из деликатности.

— По деликатности мы так им сейчас вжарим в корейской операции, что будут помнить. То есть уже, наверное, вжарили, да связи нет…

— Откуда вы знаете без связи-то, нутром, что ли, Сергей Николаевич? Я тоже мастер отдавать приказы…

— Их Гном раньше отдал, товарищ вице-адмирал. Судить его после войны будете. В больнице он. Дать вам связь?

— Нет… Ну добро, хоть лодки знают, чем торгуют.

— Там у вас еще "Бурный" с ракетами наперевес…

— Да не одним же крейсером японскую базу брать?

— Ну, так коли больше нет ничего серьезно маневренного…

8 сентября. Сангарский пролив. Вечер и ночь

Восьмого сентября во второй половине дня потрепанное 3-е авианосное соединение японцев вернулось в базу Оминато. Бой в заливе Терпения, скорее, вдохновил японцев. Противник объявился. Война объявлена. Театральное действо с ядерными ударами прошло. Личные составы доблестного флота ознакомлены со сценарной версией будущих событий. Император выступил перед флотами на огромных плазменных экранах, словно он не император, а президентишко какой. Он, конечно, не пропел стихов о том, что "персик и слива молчат", но дал понять, что моряки — герои. Коидзуми не выступал. Показывали старинные стихи — титрами и сгорбленную фигуру премьера. Он молился. "Интересно, каким богам?" — думал Первый. Европа согласилась с величием японской вины, вставшей на защиту мира от ядерного произвола. Первому лично было глубоко жаль северных корейцев, которых так бесславно "съели" только за то, что они не успели прыгнуть из тоталитарного социализма в пресловутый постмодерн, где казусы их "выстоим" звучат смешно… почти как в России советской.