Наконец показались освобожденные заключенные. Они выглядели оживленными и счастливыми. Значит, у них все получилось. Они взяли резервацию, освободили несчастных. Слезы просились на глаза, но она запретила себе даже думать об этом.

Колонны солдат перемежались машинами. На них ехали раненные гореваны. Одна из таких машины повернула к ней и остановилась. Еще издалека Таня увидела гордо сидевшего на заднем сидении Магистра, поддерживающего Горца, ее Никиту.

Только тут Таня поняла, как сильно она переживала все эти дни с момента разлуки с Никитой. Все ее тело и душа стали одной напряженной струной, звенящей от каждого порыва ветра, малейшая нагрузка, и струна порвалась бы. И тут ее отпустило, струна чуть ослабла и запела.

Таня бросилась к ним навстречу, Локет не отставал. Она запрыгнула на подножку машины и обняла самых дорогих ей в жизни мужчин. Локет забрался на спинку сидения и довольно зафырчал. Его хозяйка была счастлива, он радовался за нее.

– Потише ты, шальная! Потише. Задушишь же. Все хорошо. Все живы. Нормально все, – запричитал Магистр, обнимая одной рукой дочку.

– Еж, ты чего? – спросил улыбающийся Никита. – Соскучилась что ли?

– Дурак! Какой же ты дурак, – ответила она ему, улыбаясь сквозь слезы.

– Есть немного, – согласился он.

За радующимися, счастливыми людьми наблюдал стоявший возле входа на кухню старый гореван. Сложив руки на груди крестом, он улыбался и бормотал себе под нос:

– Будь счастлива, дочка! Береги свое счастье.

Глава 8. На задворках чужой войны

Глава 8. На задворках чужой войны

Широкая, прямая, как стрела, улица разделяла армию летиан и остатки гореванского сопротивления. Торчащие кверху колесами автомобили, вздыбленные от прямого попадания артиллерийских снарядов куски асфальта, противотанковые ежи, вытащенные откуда-то из древних закромов, крученая колючая проволока и десятки трупов как с той, так и с другой стороны разделяли летиан и гореванов. Никто не мог перейти улицу.

То летиане поднимались в атаку, прикрываемые Цепными Псами, сидевшими в безопасных укрытиях, но не доходили и до середины улицы. Их останавливал прицельный слаженный огонь гореванских стрелков. То гореванов одолевала тоска по потерянному городу, и они выбирались из своих убежищ и бросались сломя голову под пули врага. Никто не мог пересечь проклятую улицу, ставшую костью в горле как гореванам, так и летианам.

Дизель остановился за несколько кварталов до пограничной улицы. Дальше ехать было опасно. Летиан заинтересовало бы, что за самоубийца пытается прорваться к противнику. Уж не дезертир ли, предатель с самыми секретными планами командования, не застрелить ли его на месте? Гореваны увидели бы прорывающегося через пограничную улицу человека на вражеском мотоцикле и подумали, что летиане атакуют, и пристрелили, как бешеного пса. Куда ни посмотришь, везде ждала гибель.