Полковник явно удивился вопросу. Для него-то самого все тут было более чем очевидно.

А недоумевающий солдат пожимал плечами:

— Не понимаю, зачем его ловить?

— Затем, что сам-то он контакта не ищет и в диалог не вступает. Ведь так?

— Не ищет и не вступает, — согласился Влад. — Разговор у него короткий: напасть, сожрать, переварить.

— Вот то-то же. Как его тогда исследовать? Вопрос. Большой вопрос. Ответ: нужно заарканить. Заарканить и в клетку сунуть. Полагаю — в золотую.

— А зачем его исследовать? Не понимаю. Его гасить, гада, нужно, а не препарировать.

— Узко на проблему смотришь, Кугуар. — Харднетт осуждающе покачал головой. — Очень узко. А еще ученый. Шире надо смотреть. И подходить комплексно.

— Я не ученый, — упрямясь, напомнил Влад. — Я солдат.

Полковник улыбнулся:

— Я помню.

Тут их беседа на какое-то время прервалась — к Харднетту подошел Болдахо и всучил охапку из трех десятков стрел. Полковник стал аккуратно расставлять их вдоль стены. Когда закончил, глянул в проем амбразуры. Понаблюдав за врагом, спросил:

— Как мыслишь, Кугуар, почему не нападает? Чего ждет?

— Темноты, — ответил Влад и показал рукой на запад, где от соскользнувшего за скалы Рригеля осталась лишь придавленная тучами темно-оранжевая полоса.

— Хитер собака! — восхищенно покачал головой полковник. А потом совершенно неожиданно подошел к Владу и, сунув руку в складки балахона, вынул на божий свет какой-то предмет.

У Влада екнуло сердце — узнал в протянутой штуковине недостающий кусок шорглло-ахма. Узнал, но вида не подал. А Харднетт стал выпытывать:

— Ты тут, Кугуар, человек уважаемый. В узкий круг вхож. Может, видел где-нибудь вторую половинку вот этой вот сакральной вещицы. Может, кто показывал? Или рассказывал?

— Нет, начальник, ни сном, ни духом, — соврал Влад и даже глазом не моргнул.

— Точно?

— Точно. А что это?