Тот промолчал.

— Спасибо тебе, Геродот, — сняв перчатку, протянул руку Гэндж.

Харднетт протянул свою. И они обменялись крепким мужским рукопожатием.

«Главное, чтоб не стали целоваться», — усмехнулся про себя Влад и, не выдержав лживости сцены, отвернулся.

Оглядевшись по сторонам, увидел (насколько это позволял свет от нескольких горящих факелов), что изнутри Храм представляет собой огромный невзрачный зал, своды которого подпирают два ряда колонн-параллелепипедов из темного камня. Никакой культовой росписи. Никакого алтаря. Никаких присущих соборам излишеств. Все скромно. Все строго. Параллельно и перпендикулярно. Но зато прямо по центру располагается окруженный блоками провал, из темноты которого уходит вверх гладкий металлический столб толщиной с десятилетнюю сосну. Ничего подобного Влад раньше не видел.

Гражданских в зале было человек триста. Они вели себя тихо. Никто не орал, не стонал и не плакал. Даже дети. Сгрудившись вокруг монаха Церковной унии, все слушали проповедь.

«Вот чей звездный час настал, — подумал Влад. — Говорил же я ему, на войне не бывает атеистов».

Тут к нему подошла Тыяхша, и солдат, заглядывая ей в лицо, сочувственно поинтересовался:

— Как Энган?

— Спит, — коротко ответила девушка.

Ободряюще пожав ей руку, Влад обернулся к Гэнджу:

— Что будем делать, командир?

— Шорглло-ахм молчит? — задал тот встречный вопрос. Набравшись духу, Влад — как в холодную реку с моста — повинился:

— Нет больше шорглло-ахм. Зверь его сломал. Стрела бац — и вдребезги.

— Плохо, — спокойно сказал Гэндж. И больше ничего. Никаких упреков.

Влад стянул маску и, вытирая с лица едкий пот, спросил:

— Сколько сможем продержаться?

— Мало, — ответил Гэндж.

— С водой-едой плохо? — предположил Влад. Охотник хотел ответить, но тут в разговор вступил полковник.

— Ты, солдат, видел, что они сделали с воротами в крепость? — спросил он.