Бард даже не заметил, кто же, наконец, вернул ему веру в потенциал мужчин. Едва лишь кто-то брался за Цветочек, поэт сразу же мчался наружу, прислушиваясь, не раздаются ли вблизи звуки музыки.

Но он радовался, что, как призрак, не терял время на бег. Мчался по улицам и переулкам, молясь всем известным богам, чтобы пара как можно дольше оставалась вместе. Наконец находил то, что искал. Чаще всего это, возможно, и не был лучший из кабаков, в каком приходилось ему развлекаться, но для столь непростого периода своей не-жизни поэту не нужно было много, чтоб почувствовать, как он без малого возрождается.

Бард быстро понял, что как дух он обрел множество интересных умений. Пусть и невидимый для других, он мог повлиять на поведение людей, подшептывая им в ухо.

– Тепло, правда? Уф, как жарко! Лучше, моя милая, ослабь декольте, – убеждал он одну барменшу с богатыми… прелестями, а та охотно поддавалась внушению.

Шутки ради он решил однажды усложнить работу музыкантам, игравшим гостям.

– Нет, вовсе не так, ты должен сыграть абсолютно иначе!

Музыканты сходили с ума, теряя ритм и ужасно при этом фальшивя, а публика, не зная милосердия, гнала взашей таких неудачников. Но более всего Лютику нравилось издеваться над другими бардами.

В ключевые моменты он сводил на нет весь их труд, подсказывая совершенно неподходящие для баллады слова. При этом даже не ощущал, что подкладывает свинью коллегам по ремеслу. Потому что настоящий артист должен оставаться сосредоточенным во время всего выступления. Если бы они и в самом деле серьезно воспринимали свою работу, их бы не удалось так быстро выводить из равновесия. Вот его, Лютика, даже смерть не сумела освободить от обязательств заботы об искусстве!

Ситуация не была идеальной, поскольку Лютик все еще оставался зависим от умелости чужих людей. Вот если бы Цветочка трахал Геральт, бард был бы спокоен за свое время, но так-то? Да и сам факт, что он не может ни напиться, ни воткнуть зубы в замечательный кусок мяса… не говоря уже о том, что глядеть на бюст обслуживающей гостей служанки – вовсе не то же самое, что нырять в него. А танцы, разговоры, невинный флирт или, наконец, околдовывание толп своей поэзией? Ах, как же ему было не вздыхать об утраченных наслаждениях!

С другой стороны, он ведь все еще мог петь, даже если никто его не слышал. Глядеть на красоту женщин. Смеяться над немудреными попытками подцепить самую красивую девушку в корчме. Радоваться, что существует жизнь после смерти.

Но, прежде всего, быть гордым, что ему удалось превратить наказание в награду.