– Вы пришли в себя…

Этот глубокий голос – настоящий оперный бас, мрачный и безупречный, как отделка комнаты, – показался мне знакомым. Но откуда я мог его знать?

– …Простите моих людей, лорд Марло. Им было приказано защищать скромный подарок капеллана Васа.

Граф Балиан Матаро неспешно подошел ко мне с бокалом в руке. Его навощенная бритая голова блестела, словно шахматная фигурка; полосатый бледно-зеленый и серовато-белый халат, едва не достигавший пола, был перевязан поясом из толстого шелка с золотой и кремовой отделкой.

– Впрочем, насколько понимаю, вы их едва не одурачили. Превосходное представление, кстати сказать. Я уже просмотрел записи.

Он стукнул кулаком по буфету, а в это время его ликтор – худощавая женщина с почти такой же темной, как у него самого, кожей – заняла пост возле раздуваемой ветром портьеры.

– Однако должен признаться, – продолжил граф, – я нахожусь в некотором недоумении, зачем сыну делосианского архонта понадобилось играть роль мирмидонца на Колоссо. Как вы себя назвали? Адр с Тевкра, правильно?

Разумеется, ему все уже было известно. Когда я был без сознания и находился в полной его власти, он приказал своим схоластам сделать анализ моей крови и сверил результаты со Стандартным реестром Высокой коллегии. Он знал, что я палатин, знал, к какому дому я принадлежу и в каком году появился из инкубатора. Знал мою семейную историю и моих родственников. Знал, что я вхожу в число пэров и состою по кровной линии в отдаленном родстве с самим императором. Тысячи историй, все как одна фальшивые, закрутились в моей голове, словно молитвенное колесо. Что я должен был сказать ему? Он ведь прочитал мою кровь. В этот момент я не мог солгать, каким бы хитрым сам себя ни считал. Иногда, если очень-очень не повезет, у вас остается только один вариант ответа.

– Нет, ваша светлость. Все именно так, как вы сказали, – я палатин. Мое имя… Адриан Марло. С Делоса.

Я проглотил комок, слова оставляли странный, почти болезненный привкус на языке. Все еще страдая от удара шокера, я вдруг сообразил, что не ответил на его вопрос. Но только после того, как высокий мужчина иронично приподнял брови, а золотая цепочка зазвенела на его бычьей шее, я добавил:

– Это очень долгая история, ваша светлость.

Его брови так и не опустились. Я напомнил себе, что передо мной палатин. И терпение для него – родной язык.

Выбора у меня не было. Памятуя о ликторе, что стояла справа от меня с напряженными, как канат, мускулами, и представляя себе спрятавшихся за гобеленом на задней стене охранников с направленными в мою грудь плазмометами, я рассказал графу обо всем. О Деметри, о старой женщине и о ее больнице для бедняков, о Кэт и об эпидемии, о Тевкре и о письме, которое написал для меня Гибсон. Это заняло меньше времени, чем я ожидал, – почти три года моей жизни уложились в какие-то двадцать минут. Я упустил происшествие с умандхами и не упомянул о своей преступной деятельности. Мне не хотелось признаваться графу в том, что я едва не убил плебейку, управляющую магазином, и в серии краж.