– Сэр, – Выбравшись на площадку, на которой немедленно стало тесно, энсин, горевший служебным рвением неофита, вытянулся по стойке смирно: – Разрешите доложить, сэр! Мы вошли в квадрат, где в 1945 году погиб крейсер Индианаполис, сэр! Согласно Устава, сэр, мы, сэр, – на миг смолкнув, чтобы набрать в грудь воздуха, Коззи продолжил, и Пенсон, уже готовый его остановить – от обилия «сэром» в ушах начало звенеть, был вынужден слушать дальше: – Мы, сэр, обяаны почтить память погибших, сэр! Какие будут приказания, сэр?! Прикажете застопорить ход, сэр? Собрать свободных от вахт на палубе, сэр? Сэр?

– «Выкинуть тебя за борт», – очень захотелось сказать коммандеру, но увы, такой приказ был невозможен: – Первый? – Повернулся он к Ротрину, радуясь, как возможности перевести стрелки, так и тому, что вскоре он останется на площадке один: – Решите данный вопрос.

– Есть, сэр! – Сдвинув козырёк в уставное положение, лейтенант-коммандер уже было хотел нырнуть в рубку вслед за скрывшимся в душном полумраке энсином, как его глаза расширились и он, задрав голову принялся что-то рассматривать в чистой голубой высоте.

– Сэр?! – Поднял он было руку, но особой нужды в этом не было – коммандер, немало удивлённый произошедшим преображением, и сам уже задирал голову, придерживая фуражку за козырёк.

Над ними, по всему куполу неба, ширились, набирая прямо на глазах яркость, жёлтые пятна.

По мере того, как они росли, в душе Пенсона, словно подпитываемая их огнём, рос ком ярости. Он злился на всё – на свои загубленные годы, на этот корабль, море, на адмирала, на Ротрина, замершего рядом с по-дурацки приоткрытым ртом, на…

– Сэр? Господин лейтена… – Высунувшийся из рубки энсин, проследив их взгляды, сдавленно охнул: – Святая Дева-Богородица… Что это?!

– Богородица? Богиня Жизни?! – Произнесённые мальчишкой слова словно игла прокололи вызревавший в душе коммандера пузырь злобы и он, потеряв контроль над собой, рванулся к рубочной двери, отпихнув в сторону Ротрина.

– Она?! Ты Её зовёшь?! – Вцепившись в ворот куртки, Пенсон выдернул энсина из рубки словно морковку с грядки. Как они оказались у ограждения он и не понял сам – в его памяти запечатлелось лишь белое лицо Коззи, а затем такое же белое пятно пены за бортом, куда улетел так и не ставший адмиралом энсин.

Ворвавшись в рубку – Ротрин, сжавшийся в комок на краю площадке, был недостоин его внимания, коммандер, бросив короткий взгляд на обратившегося в статую рулевого, Пенсон подскочил к рукоятям машинного телеграфа и тот жалобно звякнул, когда полированные рукояти замерли напротив надписи: «Полный Стоп». Не удовлетворившись этим, Пенсон бросился к аппарату общей связи, вырывая из защёлок телефонную рукоять и спустя несколько секунд по «Изабелле» прокатился командирский рык: