Я воткнул топор в полено. Насколько же все-таки проще с мертвым. Оно гораздо послушнее живого.

– Какую ты заключила сделку? – спросил я, хотя спрашивать не стоило.

Это очень личное дело.

– Наверное, похожую на твою.

– Покажешь?

Амайра закатала рукав. На внутренней стороне предплечья красовалась четкая черно-белая татуировка: однокрылый ворон. Я стоял и водил пальцем по его контурам. Потом обнял Амайру. Я мог бы сказать, что моя жизнь того не стоила, а Амайра не представляет, с чем связалась. Но не сказал. Только внутри, где-то у сердца, надорвалось чуть сильнее прежнего.

– Что случилось с Оком?

– Я отнесла его в сердце Машины и спрятала там. Пусть Безымянные разбираются сами.

– Ты сумела зайти? – удивился я.

– Ворон рассказал мне стишок. Сердце черно, ледяное оно…

– Да, – подтвердил я.

Амайра криво улыбнулась. Похоже, ворон рассказал ей многое. Тварь исполнила предназначение и исчезла. Гребаный старикан Воронья лапа! Ты уже и детей гребешь!

Но чего уж злиться? Вороньей лапе ни жарко, ни холодно от моей злобы. Плюсом к этому, ворон, как-никак, спас мне жизнь.

Я зашел в дом.

– Ты будешь тосковать о ней, – сказала Валия.

В комнате было темно. Валия не стала включать свет. А на окне было столько грязи, что сумерки за ним казались глухой ночью. На столе лежала стопка бумаги – списки людей: друзей, врагов, поставщиков, должников. Уже сейчас Валия начала все отстраивать заново. Последнее, наполовину написанное имя на листе было моим. Снаружи просачивался зыбкий свет уличного фонаря, в его свете Валия казалась призрачно голубой.

Город снова погрузился в настороженную тишину.

– Да, каждый день моей жизни – и, наверное, смерти, – согласился я.

Валия посмотрела в свой стакан, нахмурилась. Ну да, в ее стаканах редко бывало хоть что-нибудь хорошее.

– А твоя Светлая леди… Думаешь, она ушла навсегда?