Я вздохнул.

– Нет. Мы сложим для нее костер во дворе. Она бы возненавидела помпезный церемониал и кучу вранья, которую непременно бы наговорили про нее. А мы выпьем за нее, пожуем лакрицу и поговорим о том, как Ненн давала в морду высокомерным ублюдкам, когда они того заслуживали.

– Да провалиться мне на этом месте, – буркнул Глек. – Ладно, пойду за бренди. Дантри, давай со мной. Мне не достать с высоких полок.

– Найдите Тноту в Цитадели, – попросил я. – Он тоже должен быть здесь.

Меня оставили наедине с Ненн. Я стоял рядом и думал о том, что нужно сделать, сказать или хотя бы подумать, но нужные слова и мысли не приходили, да и, в конце концов, она ведь уже умерла. Она точно посчитала бы меня идиотом. Потому я пошел в чулан, отыскал топор и отправился обследовать место для костра.

И увидел Амайру.

Она сидела на заборе и болтала ногами.

– Как я рада, что ты жив, – сообщила она.

Что-то не было слышно удивления и особой радости в ее голосе. И звучал он как-то старше обычного. Хотя мы все не молодеем. К тому же, когда вокруг железо и смерть, дети взрослеют куда быстрее обычного.

– Мне нужно нарубить дров, – сообщил я.

– Да, для майора Ненн. Я помогу.

Мы занялись колкой дров. То есть я колол, а Амайра относила и складывала. Костер надо сложить большой, подобающий герою. Потому я снял взмокшую от пота рубаху, развалил изгородь и порубил на дрова.

– Твои глаза по-прежнему цвета янтаря, а кожа вся медная, – заметила Амайра.

– Это не сразу проходит, – сказал я.

Надо думать, вряд ли оно пройдет хоть когда-нибудь.

– Но другие твои раны и болячки – они ведь зажили.

– Зажили, – согласился я. – …А ведь ты была там. Я слышал твой голос.

– Рихальт, нам всем надо где-то быть, – пожав плечами, сказала она.

– А, больше никаких капитан-сэров?

– Всем приходится взрослеть. Мне уже четырнадцать. Время перестать сюсюкать.