Мост ярко освещен прожекторами крейсера. С топотом от дальней башни бегут солдаты первого взвода.

— Кто стрелял? — надрывно кричит лейтенант Воробей.

Это не так страшно, как страшно окаменевшее в злобном оскале лицо Межеедова.

— Я знаю, кто стрелял! — говорит он почти спокойно, и от его спокойствия становится ясно, что сейчас кое — кто умрет.

Он передает автомат одному из солдат, тот ничего не понимая, принимает его. Я стараюсь оставить между нами прослойку из солдат, но Межеедов словно живая торпеда ввинчивается между ними. Нечто напоминающее по форме человечью руку хватается за ворот моего комбинезона и тащит к себе. Сверхпрочный арамид лопнул словно пипифакс, и я остался в одних трусах, но в ремне с пустой кобурой. Пистолет я давно выронил.

— Держите его! Он его убьет! — истерический крик.

— Мужики, харош!

На Межеедове висят трое, он ворочается в куче — мала.

— А ты чего застыл? — Шаранов грубо толкает меня в сторону ярко — освещенного крейсера, а это обидно. — Проводите товарища следователя!

Охренительная вылазка получилась.

5.00

— Давно сидишь? — в каюту влетает возбужденный Бекк. — Меня выпустили!

Я равнодушно смотрю, как майор роется в вещах, доставая чистую майку и рубаху.

— Я слышал, у вас произошла заваруха! Потом расскажешь! Сейчас некогда! Пошли! — он снова уставился на меня и повторил вопрос. — Давно сидишь?

Он был мне ненавистен. Полон энергии и азарта. Я же просидел всю ночь, потому что стоило прилечь, как начинал «ловить вертолеты». Заснуть опасался, потому что представлял, какой кошмар меня там терпеливо ожидает.

Бекку было все равно и плевать он хотел на мои душевные терзания.

— Пошли бегом! — настоял он. — По пути расскажешь!

Идя впереди по узким переходам и тамбурам, он неустанно возмущался, что в такой момент оказался «на киче».

— Предупреждал же Холуя, что нельзя экономить на разведке! Но у него голова огурцом, нейронные цепочки вытянутые, сигнал долго доходит! Наверняка его голову в пионерлагере в койке зажимали! — он остановился, заставив меня ткнуться в его спину. — Вообще — то я рад, что ты жив! Без меня, а жив! Ты становишься самостоятельным, мой мальчик!

— Где бы я был сейчас, если бы Межеедова трое не держали! — пожаловался я, и жалостливый тон не понравился мне самому.