В глубине души она слышала его голос, слышала, как он успокаивает ее, обещает, что все будет хорошо. Но она закрылась, захлопнула дверь и свернулась калачиком в темном уголке у себя в голове. Она не заслуживала его заботы. Она не заслуживала его дружбы. Она подвела его, подвела себя, думая, что хватит простой ловкости рук и удачи, чтобы дойти до конца.

Кицунэ приглядывает за своими.

Больше не приглядывает.

Она прижалась щекой к полу, и мелкие камешки врезались ей в лицо. Ей показалось, что прошло очень много времени, когда она вдруг почувствовала, как ее подхватили чьи-то сильные руки. Холодная металлическая кожа, жужжание и шипение о-ёрой, запах свежего пота и чи. Она не стала открывать глаза, лицо было занавешено волосами, как черным пологом, за которым можно спрятаться. Как в детстве, когда закрываешь глаза и думаешь, что, если ты не видишь ничего вокруг, то и мир не видит тебя. Кончики пальцев онемели, на дне желудка холодной змеей свернулась тошнота. Снаружи, за закрытой дверью она едва слышала голос Буруу, растворяющийся в темноте.

Ненависть, ядовитая, кипящая – вот что она чувствовала. Ненависть к Йоритомо. К себе. Ненависть переполняла ее, оставляя в горле привкус желчи. Она так стиснула челюсти, что почувствовала, как трещит эмаль, как крошатся зубы, как она выплевывает белые осколки вместе с кровью – вместе с проклятиями. Бессилие. Она чувствовала, как оно плывет в пустой темноте за веками. Боль. Теперь ей предстоит жить с этой болью, которая заполняет ее легкие с каждым вдохом, проникает в нее через кожу. Такая всеобъемлющая и такая ужасная, что ей захотелось закричать.

Боль, что ее используют как оружие, чтобы ранить тех, кого она любит. Боль от собственной слабости и страха. Боль от того, что она чувствует себя пешкой, узницей, крошечной девочкой в холодном и жестоком мире. Она ужасно устала от всего этого.

Хиро открыл дверь спальни, отнес ее к кровати и попытался отпустить ее. Но она так вцепилась в него, словно ее жизнь зависела от этого холодного безжалостного железа под ее руками. Под металлом она чувствовала тепло его тела, она обняла его и прижалась мокрой от слез щекой к его лицу.

– Не отпускай меня, – прошептала она.

– Я обесчестил себя, – он покачал головой. – Я подвел своего господина. Я должен молить его о прощении или искупить вину, сделав сэппуку.

– Не отпускай меня.

Юкико отстранилась и посмотрела ему в глаза, затем опустила взгляд на губы. Внутри нее росла и бурлила ненависть, жажда крови. Она постаралась выскользнуть из этой черной тьмы, приложила ладонь к его щеке, скользя большим пальцем по гладкой коже. Губы дрожали, и тогда она потянулась к его губам и впилась отчаянным, голодным поцелуем со вкусом чи и непросохших слез. Он крепко обнял ее, когда она прижалась к его железным доспехам. Ей хотелось, чтобы внутри холодных жестких лат была ее кожа, ее тело – в безопасности, в неприкосновенности.