Пожелай некто добавить к столь заурядной операции толику эксцентричности, то тут вообще можно обойтись без естественного оплодотворения, хоть тринадцать раз сотворив чудо непорочного зачатия, еще раз попинав железным говнодавом науки давно мертвое тело проведения божьего…

Все это мог сказать и рассказать Вандерер стоящему перед ним растерянному, напуганному человеку, но ничего не сказал и не рассказал. А просто вздохнул и продолжил:

– Ты мог бы нам помочь в ее проверке. Когда “чертова дюжина” появилась на свет, было решено, во-первых, не открывать им информацию о них самих и, во-вторых, дать им такие профессии, которые препятствовали их длительному пребыванию на планете. Тогда нам казалось, что это очевидные шаги, обеспечивающие безопасность человечества. Но, похоже, именно этого от нас и ожидали. Понимаешь? Если гипотеза верна, то “чертова дюжина” должна быть рассеяна по всей ойкумене, чтобы легче получить доступ к артефактам. А незнание обстоятельств своего появления на свет облегчает запуск программы.

– Хорошо. Теперь я все знаю. Я – хранитель Башни. Что ты… что вы от меня хотите?

Вандерер достал из хорошо ему знакомого ящичка сигареты, вытряхнул полусырую, пропитанную консервантом палочку, дождался ее высыхания, наблюдая как в багровом отсвете заходящего солнца от нее поднимаются розовые струйки испарений, закурил и сказал так, словно предлагал разделить с ним вредную привычку:

– Используй зажигатель.

Ферц первым нарушил долгое всеобщее молчание:

– Как я понимаю – он не лжет? Зажигатель уничтожен?

– Он не может лгать, – сказал Вандерер. – Не умеет.

– Вот именно! – выкрикнула бывшая жена Сердолика. – Не умеет! Он – чистый! Чистый! В белых одеждах!

– Прекрати истерику, – поморщился Корнеол. – Я вовсе не собираюсь умирать. Я вам докажу… – он осекся, как будто ему не хватило дыхание, но тут же продолжил с каким-то шутовским воодушевлением, свойственным лишь героям дешевых пьес. – Да, именно! Докажу! Практика – критерий истины, не так ли? Я вам докажу, что между мной и этой дурацкой штукой нет ничего… ни единой точки пересечения… – пальцы вцепились в свитер на груди и оттянули вязку, будто она не давала ему вздохнуть полной грудью.

– Ты противоречишь сам себе, сынок. Или ты все-таки солгал? – спросил Вандерер с внезапно возникшей надеждой, однако изрядно разбавленной усталостью и разочарованием. – Скажи, сынок…

Бывшая жена Сердолика сжала кулаки, выставив их перед собой, что выглядело бы смешно, если бы не жуткое выражение ее лица:

– Не смейте его так называть! Не смейте! Не смейте… не смейтесь надо мной… – упавшим голосом закончила она, и Ферцу показалось что он слышит, как в женщине что-то ломается, точно огромное подпиленное дерево, замершее на мгновение в неустойчивом равновесии, когда достаточно небольшого толчка и произойдет окончательный слом.