– Какие вещи? – Нахмурился Гэбриэл.

– Она пересказывает, – леди Изольда пугливо оглянулась и нагнулась ближе к нему, заговорив почти шёпотом, – что некий Доктор говорил ей, и что пытался с нею сделать. А еще он, оказывается, рассказывал ей, что она будет жить у противного жирного дядьки и… – женщина густо покраснела, прежде чем выпалить чуть слышно:

– И целовать его писю!!! Вы представляете?! Представляете, если об этом пойдут разговоры в замке?!

Гэбриэл стиснул зубы, несколько секунд борясь с собой, чтобы не дать волю гневу и ненависти и не испугать женщину зря. Вот мразь… поганая пучеглазая мразь!!! Как же он, Гэбриэл Хлоринг, облажался-то так, а, почему ж он так с ним мягко обошёлся?! Забрать бы его сюда, в Хефлинуэлл, да на месяцок в пыточную… Не сдержался – выругался сквозь зубы, вполголоса, но леди Изольда его вполне поняла – она и сама испытывала что-то похожее. Доктора она знала: он несколько раз останавливался в её замке, путешествуя по Острову, и она вполне представляла себе, что он такое.

– Ей действительно нужен кто-то помоложе меня, – сказала она, – но кто-то надежный и постоянный, и кто сам будет под нашим присмотром… Может быть, эльф, или хотя бы полукровка…

– Точно! – Гэбриэл щёлкнул пальцами. – Эта девчонка, Тэсс, она же, кажись, поправляется?! Пойдёт! – И он, поцеловав Вэнни, которая радостно сообщила ему в первые же секунды, что у неё есть новые игрушки, дедушка подарил ей серого пони, у неё в спальне есть птички в клетке, и прочие свои главные новости, и помчалась скакать по саду, громко распевая песенку собственного сочинения в жанре: «что вижу, про то пою», поспешил к Моисею.

Тот жил в пристроенном к стене, отгораживающей сад Рыцарской башни от Хозяйственного двора, коттедже, небольшом, светлом, уютном и предназначенном для учёных занятий – здесь было полно книг, имелась своя лаборатория. Здесь обычно останавливались те гости принца Элодисского, кто имел отношение к наукам, астрологии и химии. Гэбриэлу особенно нравилось здесь то, что у коттеджа имелась просторная, во весь фасад, терраса, которая в летнее время была увита вьющейся розой и хмелем, а нынче, благодаря Алисе, эти растения выглядели особенно пышно и роскошно. Среди буйной зелени хмеля раскрылись яркие глаза вьюнов, над коттеджем распростёр ветви старый клён – почти такой, как памятный Гэбриэлу клён у старой башни, где он выздоравливал, любуясь его листвой. В ветвях клёна и в кустарнике вокруг коттеджа свистали и щебетали птицы, на перилах умывался старый замковый кот, полосатый, солидный, со следами былых боёв на ушах и широченной морде, гроза молодых котов и замковых крыс. Глянул на Гэбриэла, забавно высунув язык, потом заметил Гора, и морда изменилась, стала злой, насупленной. Но своего места он не покинул, собрался, поджав лапы, и сверлил Гора злым взглядом. Пёс делал вид, что на него не смотрит, держась подле хозяина. Тот остановился, прислушавшись: Моисей, сидя в уютном кресле, читал Тэсс вслух какую-то историю. Девочка, всё ещё с перевязанной головой, с ужасными шрамами на губах, слушала, открыв рот: с нею никогда так не обращались, и она каждый свой день здесь считала чудесной сказкой. Гэбриэл дождался конца истории – Моисей читал ей про святого Георгия и дракона, – и только тогда вошёл, и девочка, страшно смутившись, спряталась за высокую спинку кресла Моисея. Граф Валенский был такой красивый! В воображении Тэсс его лицо и фигура были и у святого Георгия, и у святого Валентина, и у всех героев историй Моисея. Слушая эти истории, Тэсс видела Гэбриэла Хлоринга то с копьём, поражавшего дракона, то с мечом и щитом сражающегося с великаном, и глаза её блестели, погружённые в эти видения. Где сама она была то принцессой, которую спасает прекрасный граф, то благородной девицей… Моисей бдительно следил, чтобы девочка не видела своего отражения, не понимала, до чего она изуродована. Он был уверен, что следы ожогов на лице и голове пройдут бесследно, а вот шрамы на губах останутся навсегда, и искренне жалел девочку, такую юную, такую когда-то хорошенькую!