– Ну, тогда угощай. – Гэбриэл вслед за нею вошёл в башню, огляделся. Здесь стало чисто, красиво, уютно. Всё новое, добротное, начищенные котлы и кастрюли сверкали, в углу стоял рукомойник из меди – новинка, привезённая из Дании, – а под ним не ведро стояло, а шкафчик, срывающий это самое ведро. Такие рукомойники только-только появились в Европе, и доступны были только богатым людям. Здесь он, разумеется, появился только благодаря щедрости Гэбриэла, который стремился тем, кого любил, дать всё самое лучшее, и был искренне счастлив, когда мог им угодить. Помимо рукомойника, здесь были огромный солидный буфет, полки под посуду и продукты, крюки на балке, чтобы вешать на них окорока и колбасы, и прочие страшно нужные вещи. Окна на нижнем этаже были маленькие, высоко под потолком, свет из них падал полосами, попадая в которые, волосы Марии вспыхивали янтарным пламенем. И сама она постепенно возвращала свою сияющую красоту, от которой захватывало дух. Со свойственной эльдар даже в большей степени, чем полукровкам, быстротой Мария поправлялась и избавлялась от следов отчаяния, голода и побоев. Вот только сердце и душа её ещё пребывали в Садах Мечты, и, не смотря на её храбрые старания бороться с собой, давалась ей эта борьба нелегко. Гэбриэл понимал прекрасно, что такая счастливая, непосредственная и свободная она только здесь, в Тополиной Роще, и только наедине с ним, Гансом и Тильдой. Моисея она уже слегка побаивалась, а Иво и любой другой посторонний человек заставляли её съёживаться и замыкаться в себе, она становилась пугливой, неловкой, и ей неимоверных усилий над собой стоило не броситься прочь и не спрятаться где-нибудь. Но при этом она выглядела такой напуганной и скованной, что Гэбриэл, щадя её, стал приезжать только с Кину, которого Мария совершенно не боялась и не стеснялась, и с Гором, оставляя Иво на дроге или сразу отправляя его домой.

Сидя на кухне в ожидании оладьев, Гэбриэл следил за Марией и думал: как много они теряли, не имея возможности любоваться тем, как некоторые девушки двигаются! Несмотря на беременность, Мария двигалась быстро, и в то же время необычайно грациозно и легко, словно танцевала, движения прекрасных рук были изящными и точными. Она не делала ни одного лишнего движения, замешивая тесто, разливая его на раскалённую сковороду, управляясь с подрумянивающимися оладьями. И говорила, рассказывала, говорила…

– …вечером можно купаться: вода тёплая, и никто не видит. Я купаюсь в рубашке, Тильда говорит: могут увидеть с проплывающей баржи или корабля. В первые дни я так уставала, пока спускалась вниз и поднималась обратно! А теперь мне легко, я даже не запыхаюсь никогда! Вот, тебе со сметаной, или с мёдом?