— Ха-ха, теперь этим людоедам не полакомиться свежей человечинкой, — радостно засмеялся Генри, едва переводя дыхание.

— Надо двигаться вперед, — сказал я.

— Не завидую я сейчас хозяину. Эта свора наверняка опустошит его кладовые и подвалы.

Но хозяину не повезло гораздо больше, чем мы предполагали. Не застав нас, головорезы часа три занимались тем, что и предсказывал Генри, — опустошением запасов постоялого двора, видимо, пытаясь обильной трапезой и возлияниями залить горечь от того, что упустили добычу. А потом…

Потом черный плотный покров ночи был разрублен карающим желтым мечом пламени. Оно взметнулось вверх, пожирая здание постоялого двора и пристройки, конюшню и сарай. Мы видели скользящие черные тени — это головорезы метались на фоне огня и были похожи на чертей, подбрасывающих поленья в адское пламя и наслаждающихся чужой болью, разрушением, хаосом, которые сами и произвели.

— Святая Мария, что творится, — прошептал Генри. — Они будто с цепи сорвались, эти бешеные псы!

— Возможно, так оно и есть, — кивнул Адепт. — Именно бешеные псы! Сердца их черны и безраздельно отданы злу.

— Но в Испании есть хоть и ослабевшая, но еще крепкая власть! — возмущенно воскликнул Генри. — А этот Бернандес — он ведь капитан испанского короля, даже если и связался сейчас с Роберто. Он жжет дома подданных короля так, будто это жилища мавров во время реконкисты. Это полное безумие!

— Он способен еще и не на такое, — сказал я.

— И он не отстанет от нас, — поддакнул Адепт.

— Нам, пожалуй, лучше убраться подальше в горы, — сказал Генри. — У меня и так все предки кончили жизнь с петлей на шее. Не хотелось бы продолжить эту родовую традицию.

— Они не пойдут в горы ни сейчас, ни утром, — сказал Адепт. — Они понимают, что здесь им нас не достать, будь у них хоть двести человек. Может, кто-то другой и попытался бы это сделать, но только не этот дьявол Бернандес. Он знает, что рано или поздно пути наши снова пересекутся.

— Почему? — спросил Генри.

— Он ощущает своим дьявольским носом, куда мы держим путь, и знает, что с этого пути мы не свернем. Ибо мы не хозяева своей судьбы.

«Только судьба наша еще не определена», — подумал я.

— Люблю ученые речи, особенно после того, как только что удалось спасти собственную шкуру, — кивнул удовлетворенно Генри. — Самым большим философом из всех, кого я встречал, был мой земляк старина Билл, с ним вместе мы сидели в лондонской тюрьме. Его следы затерялись на галерах Его Величества. Кстати, а куда вы держите путь, с которого, как вы говорите, не собираетесь сворачивать?