– Что я наделала?..

Она ощутила на плече легкую ладонь Зури.

– Мой наставник по писаниям несомненно сказал бы… – служанка с сомнением оглядела измолоченное поле боя, – …что раскаяние – это врата к спасению.

Савин недоверчиво хмыкнула:

– Как ты можешь по-прежнему верить в Бога? В то, что все это – часть какого-то великого замысла? Что все это действительно что-то значит?

– А как иначе? – Зури поглядела на нее расширенными глазами. – Верить, что все это не значит ничего?

Савин ощутила тяжелую ладонь Броуда на другом плече:

– Такие вещи не творятся в одиночку. Мы все приложили к этому руку.

Она медленно кивнула. И действительно, было бы еще более чудовищной самонадеянностью считать, что все это – только ее вина. Гримасничая, Савин поднялась на ноги, тяжело перевела дух и двинулась – одна рука придерживает живот, вторая держится за поясницу – через покалеченные поля по направлению к Стоффенбеку.

Она тоже сыграла свою роль. Теперь оставалось только расплатиться.

* * *

Савин не знала, как долго сидела здесь в ожидании, мучаясь чувством вины, мучаясь мрачными предчувствиями – ну и просто мучаясь.

Боль в голове не ослабевала. Боль в мочевом пузыре несомненно становилась сильнее. Ребенок ерзал не переставая. Возможно, к нему перешло проклятие нетерпеливости Лео. Или он заразился ее паническими настроениями. А возможно, подобно крысе, бегущей с тонущего корабля, он ощущал, что ее песенка спета, и отчаянно пытался поскорее оказаться снаружи.

Должно быть, унаследовал от матери инстинкт самосохранения. Савин сама бы с радостью вылезла из собственной кожи, если бы могла.

Время от времени за дверьми слышались приглушенные голоса стражников – иногда даже смех. Значит, она была пленницей. Видимо, надо как-то к этому привыкать. А также к тому, что теперь ее будет поносить весь мир, все построенное ею будет разрушено, а само ее имя станет мишенью для дешевых шуток или образцом для нравоучений…

Дверь с треском распахнулась, и Савин дернулась встать – так резко, что спину свело судорогой, и ее едва не стошнило. Она так и застыла, не поднявшись до конца, опираясь о сиденье дрожащей рукой.

Орсо остановился на пороге, уставившись на нее. Было похоже, что он заготовил на лице выражение праведного гнева, но при виде нее не сумел до конца скрыть свое потрясение. Да, вид ее раздувшегося живота, зашитой головы и порванной, покрытой засохшей кровью одежды, должно быть, требовал какого-то времени на привыкание. Впрочем, праведный гнев скоро вернулся.

– Не вставай! – резко сказал он, хотя было очевидно, что она и не сможет этого сделать без лебедки и троса.