– Ты шьешь очень долго для царапины, – выдавила она.

– Вы же меня знаете, я терпеть не могу неаккуратные швы. – Зури наклонилась к ней, чтобы откусить нитку, и откинулась назад, хмуря брови. – Может быть, останется небольшой шрам. Но он только придаст вашему образу чувство опасности.

Как будто им не хватало опасностей! Шрам сейчас заботил Савин меньше всего на свете.

– Все? – спросил Броуд, вставая.

Он навис над ней, протягивая свою огромную руку – ту, что с татуировкой. Савин заметила, что костяшки были сбиты и исцарапаны.

– Леди Савин?

Она продолжала сидеть, глядя на мокриц, извивающихся между древесных корней. Честно говоря, она не была уверена, что сможет подняться.

– Что с моим мужем? Он жив?

– Был жив, когда я в последний раз его видел.

У нее было ощущение, что он чего-то недоговаривает, но не осмеливалась спросить.

– Он был ранен?

Броуд не пытался подсластить пилюлю:

– Тяжело.

– Понятно, – вымолвила Савин, похолодев с ног до головы.

Она подозревала, что уж кто-кто, а Броуд наверняка способен отличить тяжелое ранение от легкого. Он медленно опустился перед ней на корточки, оскалив зубы, словно это движение причинило ему боль.

– Нам надо идти. Ждать до темноты нельзя. Будем держаться подальше от дорог. Проберемся к побережью, а там – в Инглию. Надо идти поскорее.

– Да, пойдем. – Савин глубоко вздохнула. – Но только не в Инглию. Я возвращаюсь в Стоффенбек.

– Что? – переспросила Зури.

– Мне придется сдаться. Это мой единственный шанс спасти Лео.

На скулах Броуда заиграли желваки: