– Леди Савин… Судя по тому, что я видел, возможно, его уже не спасти…
– Это мой единственный шанс спастись самой. У нас нет никаких припасов. Солдаты короля рыщут повсюду. Со мной остались только вы двое, и даже это больше, чем я заслуживаю. У нас нет шансов добраться до побережья, я же огромная, как дом!
– Вы могли бы обратиться к вашему отцу, – вполголоса предложила Зури.
– А что он сможет сделать? Он в отставке. Сложно защищать короля от изменников, когда твоя собственная дочь изменница. Я сама виновата в том, что со мной случилось. – Она проговорила это с горечью, слишком ожесточенно для того, кому некого ни в чем винить. – Теперь уже ничего не поправишь. Даже если бы мне и удалось вернуться в Инглию, неужели можно надеяться, что инквизиция не отыщет меня там?
– Почему бы не попытаться, – сказал Броуд.
– Попытайтесь сами. Нет, правда. – Савин взяла его руку и неловко похлопала по ней. – Возвращайся к своим. К Май и Лидди.
Она улыбнулась Зури – кривой, беспомощной улыбкой, поскольку, честно говоря, не имела понятия, как ей удастся выбраться из леса в одиночку, не говоря уже о том, чтобы вернуться на поле боя.
– И ты тоже, Зури. Тебе надо подумать о твоих братьях. Настало время нам…
– Я пойду с вами.
Савин воззрилась на нее. Ей нравилось считать Зури своим другом, но она всегда знала, что платит за эту дружбу. Знала, что девушка с ее вкусом и талантами наверняка рассчитывала на гораздо большее, чем просто быть образцовой служанкой. Вот только ее амбиции потерпели крах из-за тех ужасов, от которых она бежала из Гуркхула. Савин нравилось считать Зури своим другом, но она никогда не думала, что та захочет сохранить эту дружбу, если не будет иметь от этого никакой выгоды. И тем более если это станет для нее ужасным риском.
Кажется, она могла бы снести любое предательство, опасность, разочарование – но преданность почему-то оказалась непосильной ношей. Савин ничего не могла с собой поделать. Она закрыла лицо руками и зарыдала.
До нее донесся тяжелый вздох Броуда:
– Ну ладно. Похоже, мы все возвращаемся.
* * *
На пути к Стоффенбеку их никто не остановил.
Возможно, те, кто их искал, ушли дальше к северу, обшаривая побережье. Возможно, они думали, что она попытается бежать от содеянного, а не поплетется покорной овечкой обратно к местам своих преступлений. А возможно, такая, какой она была сейчас – лысая, покрытая кровью, изорванная, – она мало соответствовала чьему-либо представлению о знаменитой красавице Савин дан Глокте. Меньше всего своему собственному.
Она тащилась через поля, пот щекотал зудящий шрам у нее на лбу, а она думала о том, что ей нужны три руки: одна – чтобы придерживать раздувшийся живот, другая – чтобы держаться за ноющую поясницу, и третья – чтобы прикладывать к гудящей, пульсирующей голове. Но поскольку трех рук у нее не было, приходилось делать это по очереди. Плечо отдавалось болью при каждом шаге, она тяжело дышала сквозь стиснутые зубы, а ребенок в животе пинался, в буквальном смысле выбивая из нее дерьмо.