– Почему? – спросил он.

Савин сглотнула. У нее было все продумано: в каких выражениях она это скажет, как незаметно переложит вину на других; все слова выбраны тщательнейшим образом, как актеры для театрального представления. Но теперь все ее извинения полились наружу сплошным мутным потоком:

– Они уже начали все планировать – Ишер и другие! У меня не было выбора! Я могла только…

– Не то, – прервал Орсо, с усилием выговаривая каждое слово. – Я спрашиваю… почему ты выбрала его… а не меня?

Ей следовало бы знать, что он спросит об этом. Но она говорила себе, что ему уже все равно. Что все это похоронено в прошлом и никогда не будет извлечено на свет. Теперь она поняла свою ошибку. Она уставилась на ковер, ее лицо пылало, дыхание прерывалось.

– Что я такого сделал? Почему ты на меня ополчилась? – Он подступил ближе, его губы растянулись, обнажив зубы. – У тебя вообще есть сердце?

Сердце у нее было, и сейчас оно колотилось вовсю. Ее израненный череп, казалось, был готов расколоться. Орсо ухватился за подлокотники ее кресла так, что побелели костяшки; она отпрянула, отвернув лицо. Он склонился над ней, оскалившись, брызжа слюной, тыча пальцем в свою грудь:

– Я тебя любил! Я тебя до сих пор люблю, мать твою растак! Смешно, да? После всего, что ты сделала!

– Прости меня… – прошептала Савин. – Прости…

– Мне не нужны твои извинения, я хочу знать: почему? – Он выкрикивал это снова и снова: – Почему? Почему? Почему?!.

– Потому что я твоя сестра! – завопила она ему в лицо.

Она чувствовала отвращение. И стыд. И ужас.

И облегчение.

Только сейчас она поняла, насколько эта тайна разъедала ее изнутри. Она встретилась с ним взглядом и беспомощно пожала плечами:

– Я твоя сестра.

Никогда она не видела, чтобы на лице человека сменялось столько выражений крайних чувств за такое короткое время. От ярости – к замешательству – к отвращению – к недоверию.

– О чем ты говоришь?

Он отпрянул от нее, отдернул руки от подлокотников кресла, поднял одну руку, словно защищаясь от удара.