И несмотря на бунтарство и неподчинение всему и вся, я не оставил в мире ничего, что могло бы продолжить мое дело. Алиса очистится от моих историй. И Джордан ей в этом поможет, очевидно. Если она не умрет. Она ведь чувствует, что со мной происходит. Придет за мной, обязательно придет, ведь еще утром клялась в любви. И будет стараться отомстить. Надеюсь, что не умрет. Хотя все идет к этому. Единственное, что я могу чувствовать перед окончательной смертью — боль и слезы Алисы. О да, как она сейчас рыдает. Чувствуя, что я почти погиб, держусь на последних клочках мыслей, на последних каплях воздуха, на последних импульсах сознания. Джордан подарил мне жестокую смерть. Разрежь он мой мозг, я мог бы погибнуть быстрее. Но нет… Он обрек меня на ощущение боли, которую чувствует Алиса.

Интересно, чувствовала она то же, когда я убивал Джордана? А может, чувствовала больше?

Вряд ли я успею обдумать и это. Моя смерть хоть и затянулась, но ее конец близок.

Прощай, жестокий, прекрасный, вечно правый мир…

***

Вокруг меня — сгущающийся мрак и вонь. Я открыл глаза. Осознание того, что я уже не Аксель, далось легко. Достаточно было почувствовать биение сердца грифона и пульсирование нитей. Ян сидел рядом. Мы оба — закутаны в одеяла и какое-то тряпье.

— Поспал? — поинтересовался южанин, глядя на меня.

— Да, вроде того, — пробормотал я, вытирая глаза: при пробуждении я обнаружил себя плачущим.

— Хорошо, — Ян поднял руку с пистолетом и взвел курок. Дуло смотрело мне в лицо. — А теперь поцелуй меня, если не хочешь получить пулю в лоб. Не думаю, что твоя голова будет в восторге.

— Откуда ты достал пистолет?

— Отнял у коротышек, которые прятались в одном из домов. Не болтай, Джо. Поцелуй меня.

— Зачем?

— Мне хочется, — Ян смотрел абсолютно спокойно, а его палец уже лежал на спусковом крючке.

— Это ничего не даст. Я сделаю это неискренне.

— Мне плевать. Я хочу почувствовать твои губы и язык. Целуй.

— Целуйтесь! — кричал жрец, выдуманный Тласолтеотль.

— Целуйтесь! — кричала толпа, поклоняющаяся Солнценосному Заа.

Я скривился. Южанин нетерпеливо качнул дулом пистолета.

— Не смей говорить что-либо. Не вздумай оглядываться. Либо целуешь, либо получаешь пулю, — холодно отчеканил Ян.

Мне хотелось напомнить ему, что мы лежим на улице, среди снега, в одеялах, рядом с трупом горгоны и вокруг нас воняет как в сливной яме. Но так как первое же условие заключалось в моем молчании, я просто поморщился. Мне отчаянно не хотелось познакомиться с ударной силой пули и вновь погрузиться в мир кошмаров, который мог показать что угодно. Но целовать… мужелюба? Черт, даже просто мужика, неважно, что он там любит вытворять в койках по ночам…