– Меняют нас, превращают во что-то. – Ей тяжело говорить, она делает паузу. – В инструменты, что наилучшим образом подходят для великих свершений.

Человек над столом выпрямляется, вытирает руки. На плече виден край знакомой татуировки. Кровь со стола льётся ручьями.

– Таким образом нас улучшают. Нас улучшают. Улучшают.

Она сидит на полу, поджав под себя босые ноги. Ему сначала кажется, что у неё ампутированы руки, но потом он видит, что они плотно прижаты к телу. Рукава смирительной рубашки завязаны за спиной, уходят вверх, теряются во тьме, как леска марионетки. Она сидит, раскачиваясь, повторяя одно и то же движение, похожая на подвешенную на леске тряпичную куклу.

Он делает несколько шагов к столу. Человек в фартуке отходит. Теперь видно, над кем он работает.

Лицо Эйди исполосовано чем-то острым, разрезы тянутся от уголков рта. Подбородок рассечён и напоминает второй рот. Светлые волосы собраны на затылке, и видно, что ушей у неё нет; на их месте привинчены прямо к черепу чёрные пластиковые коробки.

Левый глаз вырезан, в кровавую яму что-то вставлено. Видно металлическое кольцо на месте зрачка, всё остальное утопает в крови. Светильник на потолке светит Эйди прямо в лицо, вырисовывая все подробности.

Он наклоняется к ней. И то, что живёт в оставшемся у неё глазу, реагирует на его взгляд и смотрит на него в ответ.

Оно страшно. Страшнее, чем изуродованная Эйди. Потому что оно совсем не такое, каким было. Оно изменилось, и в то же время нет.

Из угла раздаётся рёв. Рот Морин распахнут, где-то разорвались нитки, где-то – её губы. Вместо рта образовалась кровавая дыра в лохмотьях плоти. Она смотрит на него, на стол, на тело на столе. Её голос больше не похож на человеческий, это рёв чудовища. От него свет наверху истерично мигает, словно вот-вот лопнет перегруженная спираль; свет вспыхивает, ослепляет и наконец будит его.

Он приходит в себя, уже не помня деталей кошмара. Остаётся только ощущение чего-то мерзкого, и ещё яркий свет в глазах.

Сновидение пошло трещинами и лопнуло, как керамика под избыточным давлением. Кеорт проснулся, задыхаясь.

Очень жарко, так, что тяжело дышать. Кажется, что он плавал в собственном поту, смешавшимся с мерзостью из сна.

«Это всё амфетамины. Точнее, амфетаминомодобные вещества. Я слишком много принял, а это похмелье, отходняк».

И ещё был страх. Страх бесцельности. Того, что «Энигма» окажется пустышкой, что во всём этом Дит-сити не окажется ни единой зацепки, ничего, что поведёт на следующий этап поисков.

«Я найду. «Энигма» – промежуточный пункт, очень важный, неизбежный. Я должен туда попасть, но окончательная цель не там».