Джош корчится на площади.

Джош (тахтон?) спрыгивает с седла.

К нему бегут со всех сторон: от времянок, котлована, насоса. Его обступают городские добровольцы вперемешку с возбуждёнными Сазерлендами и их работниками. Вперёд проталкивается толстяк Хупер, который оставался за главного:

— Что в городе?

— Стрельба, Хупер!

— Что? Кто?!

— Джефферсон сцепился с Сазерлендами!

— А что шериф?

— Заперся в конторе!

— Вот же трусливое дерьмо!

— …вместе с Недом и Гансом!..

Голоса слышны глухо, как сквозь мокрую вату. Часть слов не разобрать. Сгрудившиеся вокруг люди, нефтяной насос, пляшущий за их спинами, хибара с паровой машиной — из трубы валит чёрный дым — всё превращается в мираж.

Дрожит, распадается, немеет.

Искалеченный Джефферсон и пара его людей ломятся в двери конторы шерифа. Свистят пули, отрывают щепки от дверных створок. Выбивают из стен каменную крошку, со звоном разносят последние уцелевшие стекла. Углекопы, не целясь, отстреливаются через плечо. Наконец дверь распахивается — поддаётся усилиям или её открывают изнутри — и вся троица ныряет в контору. У последнего нога брызжет красным, он рычит от боли, но успевает скрыться.

Дверь, изрешечённая пулями, захлопывается. Немеет, распадается, дрожит. Превращается в нефтяной насос, паровую машину, бешеную толпу нефтяников и добровольцев — сгусток ненависти, страха, растерянности:

— …законники, мать их! Чуть что, в кусты!

— Говоришь, шериф прячется? В конторе?

— …с Недом, Гансом и Джефферсоном!

— Врёшь!