— Ты доживи до ночи! Я в город, Макса выручать…

— Макс жив? Эйб? Хью?!

— Не знаю. Они забаррикадировались в салуне.

— Джефферсон в конторе, с шерифом. Сазерленды в салуне. Где мэр?

— В мэрии, где ж ещё? Носа наружу не кажет.

— Он там один?

— С ним саквояжник и мисс Шиммер. Она Джефферсону руку отстрелила…

— Джефферсону? Вот ведь девка, огонь-девка!..

— Что ей Джефферсон? Зачем стреляла-то?!

— Чёрт её знает! Может, мэр велел?

— Мэр ей не указ…

— Заплатит, так и указ…

Площадь и нефтепромысел вертятся волчком. Накладываются, проступают одно из другого, как деревья из утреннего тумана. Быстрее, ещё быстрее! Наддай! Мелькают люди, вспышки выстрелов. Мелькают секунды, минуты, часы. Оружейную лавку Абрахама Зинника грабят трижды — всякий раз иные гости. Вымели подчистую, не тронули только патроны к шансерам, бесполезные для всех. Налётчики клятвенно заверяют старого Абрахама, что расплатятся, непременно расплатятся, и даже с лихвой, когда всё утихнет. Кто-то оставляет долговую расписку. Старик кивает, не спорит, не верит.

Возраст — это опыт.

Возраст — это опыт, только в гробу Джошуа Редман видел такой опыт! Возраст валится на плечи горным львом, рвёт клыками, глотает, давясь, твою жизнь, а опыта при этом — койот начихал, сэр!

— …теперь ночью жди угольщиков. Подтянутся, клянусь…

— Жалко стрельчиху, пропадёт. На части порвут…

— Короче, я в город…

— Эй, Малыш! А что там насчёт МакИнтайров?

— Убили…