– Я не знаю, – тихо произнесла в ответ Женева.

Он вскрикнул:

– Что?!

Она устремила на него свой растерянный взгляд и повторила более громким голосом:

– Не знаю! Отец говорил, что все ответы ты получишь от общения с Иммануилом.

Слэйн раздражённо промычал и затем добавил:

– Он ничего мне не поведал, кроме каких-то Ажей и Айтманов, непонятный набор слов неизвестного языка.

Женева задумалась и затем ответила:

– Если он устроил пляску после своего дела, значит, нам скоро придётся устроить для него обряд обнуления.

Слэйн внимательно посмотрел на Громма.

– Что же он означает?

Загадочно сверкнув глазами, она ответила:

– Сегодня вечером узнаешь.

* * *

Тем же вечером Слэйн был ещё более удивлён, когда Громм, неожиданно выйдя из своего состояния, стал медленно прохаживаться неподалёку от пещеры, укладывая в свой огромный мешок различные растения и травы.

Его пошатывало из стороны в сторону, есть не хотелось.

Днём, пока Слэйн помогал Женеве собирать голубику, в один момент чуть не потерял сознание. Был бледен и не задавал вопросов – это было новое чувство.

Слэйну начало казаться, что Женева и Иммануил игнорируют его: это обжигало самолюбие. Ему хотелось кричать, но крик терялся где-то в горле. То и дело открывая глаза, он ощущал, что на них расположилось что-то очень липкое и клейкое.

Ближе к вечеру у Слэйна не было сил, чтобы держать открытыми глаза, он не мог ничего произнести двум мелькающим около него расплывчатым силуэтам. Он слышал протяжный гул, который сопровождался выбиваемым чётким ритмом, словно дробью, биением собственного сердца.

Иногда, когда туман перед глазами рассеивался, он видел уставленное на него похудевшее от переживаний лицо красавицы Женевы. Она с кем-то разговаривала, Слэйн это отчётливо слышал, то и дело закрывая глаза и вновь их открывая, он забывал её и снова вспоминал. Ему казалось, что она играет.